Дети вечного марта. Книга 1
Шрифт:
Ночь встретила свежим ветром и мелкими капельками дождя. Ири приказал поставить себя на землю.
— Развяжите моих спутников.
Люди медлили. Ири пришлось повысить голос. Но общее помутнение рассудка, обуявшее людей в душном помещении, начало проходить. Спаситель был маленький, толстый и совсем не страшный. Когда он потребовал в третий раз…
Чуры мои и Пращуры! Иногда Вы все же приходите на помощь бедному заблудившемуся жеребенку!
Последние слова толстяка потонули в оглушительном раскате грома. Стоявшая на дороге, так и не распряженная лошадь, присела и взвизгнула. Кто-то
Еще не успело отгрохотать а Шака уже распутали, развязали руки неподвижному Суну. Игора положили с ними в ряд.
Новая вспышка — новый раскат. А дальше всех накрыл шквал, обрушившейся с неба воды. Кто-то кинулся под крышу, кто-то еще метался в потоках дождя. Ири поднял руки и пронзительным голосом заорал, чтобы все уходили. Обалдевший от обилия впечатлений народ, толкаясь, полез в помещение. Ири захлопнул за ними дверь. Не вскочивший — взлетевший, Шак подпер ее, валявшимся тут же колом. В руках заплясала жердина. Но как он ни всматривался в сплошную стену дождя, никого не увидел.
Бросив дрын, конь взвалил на плечи обоих незадачливых товарищей и бросил в телегу. Ири бежал следом, тяжело переваливаясь на коротких ногах. Шак помог толстяку забраться в повозку, развернулся и погнал прочь из зачумленной деревни.
Испуганная, но отдохнувшая лошадь, бежала во весь опор. Ничего перед собой не видя, Шак гнал под дождем, чутьем выбирая направление, и сам удивился, когда они под утро выскочили на дорогу к разлившейся реке.
Дождь приутих. Лошадь могла пасть в любую минуту. Рассудив, что за ними вряд ли погонятся так далеко, Шак загнал повозку под крону дуба, и бессильно свалился в телегу. Товарищи начали помаленьку оживать. Ири распряг, напоил-накормил скотинку, прикрыл телегу промасленной парусиной и только потом сам полез к остальным, спасаться от сырости.
— Ты как догадался? — спросил Шак.
— Что?
— Как догадался, что в хлебе мускарица?
— Ты забыл, господин, я вырос на кухне у змей. Нас с детства учили, разбираться в ядах. Я и на каторгу из-за этого попал. Любимая змея главного хранителя казны проглотила отравленную мышь. Змея умерла. Мышь извлекли из ее желудка и заставили нас определить яд. Я единственный справился. Остальные только разводили руками. По другим запахам я определил, что мышь длительное время жила…
— Стой, стой, — расхохотался Шак. — Дай соображу. Ниточка привела в покои змеиного падишаха? Я прав?
— Нет, господин, в покои главы тайной полиции Гарпа.
— Больше не называй меня: господин, — потребовал Шак у Ири.
— Но ты же мой хозяин.
— Да, какой хозяин! Зови меня по имени.
— Я не могу! — возмутился Ири. — Скажи какое-нибудь другое слово. Если я буду обращаться к тебе запросто, все решат, что я потерял уважение.
— Я п-п-ри-идумал, — выговорил, все еще заплетающимся языком, Игор. — Мы будем звать тебя апостолом. Шак Апостол.
— Думай, что несешь! — возмутился конь. — За оскорбление — смерть.
— А кто такие апостолы? — спросил Сун.
— Очень давно на землю, где я потом родился пришел… Спаситель.
— Ты сейчас точно договоришься. Выкину из телеги и прибью чем-нибудь, — рявкнул
— Чего орать-то! Послушай сначала. На землю пришел Сын Бога. Он ходил между людьми и говорил, что нельзя убивать, нельзя лгать, надо любить друг друга. Он объяснял людям, что хорошо и что плохо.
— Для коня хорошо одно, для кабана другое, а по тебе, червяк пестрый, вообще плетка плачет.
— Он говорил от имени Своего Отца.
— А кто не послушается, крестом по голове? — хохотнул конь.
— Подвинься, ты мне руку отдавил, — обиделся рассказчик.
Шак приподнялся. Игор вытянул из-под него, негнущуюся конечность и начал разминать.
— Что дальше-то было? — снизошел до вопроса конь.
Чуры и Пращуры всегда присутствовали в жизни аллари. Везде, в любую минуту, в любом месте. Они наблюдали. Потомок в первую очередь был обязан не уронить славы клана. Во вторую — приумножить. В повседневную жизнь своих правнуков предки не вмешивались. Так было в Аллоре. В герцогстве Пращуров тоже почитали, но обращались к ним еще реже, нежели на востоке. Снизойди Первый Конь к своим потомкам, что бы он им сказал? А то бы и сказал: "Вперед, на кабанов! Бей"!
— Ну, пришел Сын Бога, велел людям жить мирно и честно. А они? — поторопил Шак.
— Они его за это распяли на кресте.
— Как! — поразился конь. — Божьего Сына?!
— Чтобы не мешал жить. Они себе сидели по самые уши в дерьме, а тут приходит какой-то чужак и говорит, посмотрите, рядом чистая вода и поляна с зеленой травой. Только туда можно не всем, исключительно тем, кто не зарежет соседа, чтобы самому больше места досталось.
Игор говорил глухо, напряженно. Шак понял, что для него это не просто треп, не пустой звук.
— А апостолы? — несмело напомнил Сун.
— Ага, и апостолы тоже, — невпопад отозвался Игор. — Его для того и распяли, чтобы широким людским массам голову не морочил. Только двенадцать человек Ему и поверили. Давайте, говорят, попробуем выбраться из болота на чистое место. А если не сможем, так хоть постараемся.
— Апостолов за ним следом отправили? — спросил Шак.
— Почти всех.
— А люди? — не унимался конь.
— Понимаешь, они еще некоторое время Его честили и ругали. О Нем запрещали даже думать не то что говорить. Потом Его самого объявили Богом и стали Ему поклоняться. Только…
— Ага, — перебил конь. — Понятно. Все перевернули вверх ногами и принялись толковать его слова, кому как выгоднее?
— Не без того, — кивнул Игор. — Но все равно, что-то, наверное, изменилось к лучшему.
— Особенно в той деревне, из которой мы сегодня удирали. Безымянный им крест оставил, а что с тем крестом делать, не сказал.
— Я, конечно, сейчас чисто фантазирую, только мне кажется, у моего Мира своя дорога. У твоего — своя. А выродки, к которым нас занесло, вообще заблудились. И никакой он был не безымянный, — вдруг заорал человек. — Попал же я сюда из другой… не знаю, может быть, из другой Вселенной. Не помню, как попал! Не помню! Шел по улице, споткнулся, упал, очнулся — кругом змеи шуршат. До меня так же кто-то сюда проваливался. Они и принесли веру в Спасителя. Только она тут затерялась, как зерно в камнях, и проросла незнамо чем. Уродом, мутантом. Слышишь!