Дети Великой Реки
Шрифт:
– Возможно, и нет. А что, если тебе предстоит совершить замечательный подвиг?
– Я в это не верю. Никакой подвиг нельзя назвать замечательным.
Меч ответил не сразу. В вышине облако набежало на звезды.
– Йа-нэд, – промелькнуло в сознании у Перкара. – Облако.
– Харка, – сказал вдруг меч.
– Что?
– Так меня звали много-много лет назад. Как мечу мне давали много имен… Нефрит, Острый Клык… Но имя мое Харка. Я был совсем юным богом. Плохо помню уже. Я появился на свет в плоти орла и был убит. Но убившие меня были добры ко мне,
– Харка. Прекрасное имя. Харка, прошу тебя, позволь мне умереть. Я устал от того, что меня влекут неизвестно куда, помимо моей воли.
Меч издал звук, похожий на насмешливое фырканье.
– Что ты можешь об этом знать! – сказал он.
Перкар вновь замолчал, не зная даже, сможет ли он когда-нибудь не стыдиться себя. Но едва закрыв глаза, он крепко уснул. Рассвет разбудил его. Харка все еще покоился у него на груди.
– Ты вовремя проснулся, – сказал меч. – С тобой желают говорить.
Перкар, смущенный, сел. Солнце вставало, как огненная гора, прямо против носа их лодки. Перкар замигал. Нгангата еще не проснулся. Кто же тогда хочет с ним поговорить? Ярко блестевшее на берегу пятно едва не ослепило его. Берег в той стороне густо порос тростником и бамбуком; в лес, казалось, никогда не ступала нога человека. Лодка их только что миновала устье маленькой речки, песчаная коса, нанесенная впадающим потоком, тянулась к ним, похожая на язык.
На косе стояла женщина и смотрела на Перкара. Конечно же, это была она – хрупкая, прекрасная, сияющая в утренних лучах. Она плакала, не отрывая от него глаз. Едва Перкар заметил ее, как она шагнула к нему навстречу. Он видел, с какой неохотой она движется, как напрягаются мышцы на ее ногах, как если бы ее влекла вперед некая сила. Дойдя до кромки берега, она шагнула в воду и тут же растаяла. Перкар услышал ее тихий вскрик, похожий на звон серебряного колокольчика: он выражал муку и обреченность. Но тут же она вновь появилась, удаляясь от устья вниз по Реке.
– Я говорила тебе! – услышал он ее тихий, едва различимый голос. – Я предупреждала тебя, мой любимый! Но ты можешь спастись от него, а я не могу.
И она вновь исчезла, пожираемая богом Реки. Всегда, подумал Перкар. Каждый миг. Он давно знал, что она страдает, но только теперь начал понимать ее муку. А он-то похвалялся, что избавит ее от страданий, как будто она – маленькая девочка, которую обижает жестокий отец или сварливая тетка! Как, должно быть, ненавидела она его за эту похвальбу, за глупое непонимание ее страданий!
Она появилась – вдали и все еще смотрела на него. Ему послышалось: «Живи, Перкар!»
II
ЖИЗНЬ И УЖАС
Хизи откинулась на спинку скамьи: пусть солнце пронизывает кожу, прогревает до костей. Ветер веял сквозь старые тополя, росшие в середине дворика, шевелил белые соцветия тысячелистника и доносил до Хизи их аромат. Хизи чувствовала, как лицо ее лучится теплом, косточки под ее красивой темной кожей на щеках словно были
– Ты обгоришь, принцесса, – ласково предупредил ее Тзэм.
– Я еще немного посижу здесь, – ответила Хизи.
– А что скажет Ган, принцесса? Не рассердится ли он на тебя?
– Мне нет до него дела, – ответила Хизи. – Пусть себе рассердится.
Избегнуть мрака, избегнуть воспоминаний о Дьеннате, которые теперь всегда будет навевать ей тьма.
– Принцесса, все эти дни ты ни разу не была в библиотеке. Это не похоже на тебя.
– Не была – ну и что? Зачем мне теперь библиотека? Ведь я отыскала Дьена. Дьеннату.
Голос Хизи дрогнул. Впервые назвала она его так, как принято называть призраков. Теперь-то она знала: Дьена больше нет, хотя тело его пока не умерло.
– Ты и Квэй – вы были правы. Лучше бы мне не знать.
– Ты бы все равно узнала, рано или поздно, – заметил Тзэм.
– Да, но тогда уже все было бы кончено. Меня отправили бы вниз, к Дьену, или взяли бы к отцу. И тогда мне не пришлось бы увидеть то, что я увидела. Ты ведь не знаешь, Тзэм.
– Не знаю, принцесса.
– Я была бы много счастливее, Тзэм, если бы не пыталась разыскать его.
– В самом деле? – спросил Тзэм. – Стоит ли предаваться таким мыслям? Я был бы счастливей, например, если бы родился свободным, среди своего народа. А может быть, и нет. Откуда мне знать?
– Это вовсе не то же самое, – отрезала Хизи.
– Разумеется, – проворчал Тзэм. – Где уж Тзэму понять чувства принцессы!
Хизи попыталась рассердиться. Что за глупец этот Тзэм! Зачем он лезет ей в душу! Но вместо гнева она почувствовала глубокую грусть – и страх: что бы она делала без своего могучего друга?
– Ты всегда так добр ко мне, Тзэм. Прости меня. Может быть, мы с тобой в одинаковом положении.
Тзэм покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Ты, конечно, была права. Но я только хотел сказать: бесполезно гадать о том, что было бы, если бы было так, а не иначе.
– Откуда у тебя, слуги, такой разум, Тзэм?
Тзэм кашлянул – и рассмеялся невесело.
– Да, таков уж разум слуг, принцесса, если они вообще наделены каким-то умом.
Хизи задумчиво теребила складки платья.
– Я знаю, когда жрецы опять придут испытывать меня.
– И что же?
Хизи с безразличием махнула рукой.
– А пока… – начала она.
– Слушаю, принцесса! – откликнулся Тзэм.
– А пока ты передашь от меня кое-кому весточку.
– Весточку? – Тзэм с изумлением поднял брови.
– Да. Пожалуйста, скажи Везу Йид Ну, что мне хотелось бы встретиться с ним в Ониксовом дворике сегодня вечером, если ему будет угодно.
– Принцесса?
Хизи вздохнула.
– Я хочу вести себя как живой человек, – пояснила она. – А не то я сойду с ума.