Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
Мачеха была тоже в курсе, но она постоянно находилась в гостях у деревенских, а мы с Ниной были дома.
Недалеко от нас немцы сделали под открытым небом лагерь военнопленных. Вбитые колья, обтянутые колючей проволокой, и большая охрана. На голой земле они, полуголые, полуголодные, находились долгое время. Когда немцы стали наступать на ближайшие города, лагерь этот куда-то исчез, видимо всех военнопленных ликвидировали. В это время немцы находились в мачехиной хате, а мы ушли в землянку. В ней были сделаны две ниши для меня и Нины, ничем не оборудованные, просто голая земля, только не капал дождь. Даже дверь в землянку завешивали какой-то старой рваной тряпкой.
Валентина
Солдаты все шли и искали партизан. Один офицер в деревне Маслово – недалеко от нашей – зашел, чтобы узнать, где партизаны. Но в этой деревне проживал староста, он сообщил немцам, и ему пришлось бежать. Забежал в пуню – так в деревне называют строение для сена на зиму скотине, – чтобы укрыться. Немцы оцепили пуню и подожгли, чтобы наверняка сгорел. Убедившись, что он наверняка сгорел, они деревню покинули, а пало подозрение на одного инвалида, который был женат на еврейке.
Они ее расстреляли, а инвалида – его звали Коля – повесили и не разрешали долгое время снимать с виселицы, чтобы деревенских устрашить.
Брата моего мы больше не видели, их партизанский отряд соединился с регулярной армией. Он знал очень хорошо немецкий язык и служил в разведке. Мы от него получили одно письмо, в котором он писал: «Иду на задание». В 1944 году в октябре мы получили на него похоронку. Умер от затяжных ран и похоронен с воинскими почестями в Латвийской Республике, тогда она была в СССР, Модонский уезд, г. Эргли. Ему было всего 18 лет, по сути дела ребенок.
Пишу и плачу, вспоминая свое тяжелое детство. Были немцы и хорошие. Помню, это был Новый год. Мы с Ниной очень хотели есть и пошли в нашу хату попросить чего-нибудь поесть. Они нам дали немного хлеба, но он у них был всегда запечатан, а как только распечатаешь, он тут же и плесневеет. Но мы и этому были рады. Один немец нам показал на пальцах и сказал: «Гитлер, Сталин пук-пук», – видимо и немцам эта война ох как не нужна была.
Один немец нам показал на пальцах и сказал: «Гитлер, Сталин пук-пук», видимо и немцам эта война ох как не нужна была.
Так мы и жили в землянке, голодные, холодные, до освобождения. В 1943 году в феврале месяце нас освободила Красная армия. Со всех деревень в округе немцы нас собрали в деревню Маслово, где был повешен инвалид. Нас всех затолкали в одну хату, а всю деревню подожгли. Нас затолкали потому, чтобы им можно было отступать. Как только разведка доложила, что здесь немцев нет, а только одни мы, стала бить «катюша», снаряды рвались недалеко от нас. Мы с Ниной и мачехой прятались в воронки, так как в одну и ту же воронку снаряды не ложатся. Был страшный туман, но, как только рассвело, мы увидели наших бойцов, нашу разведку. Они спросили, давно ли ушли немцы, сказали – ночью. Каратели отступали на «харлеях», у них на груди всегда была свастика, череп и стрела, все сжигая на своем пути. Уцелели те деревни и те хаты, которые они не успели уничтожить. Уцелела и мачехина хата, так как она была на отшибе от деревни. И так вместе с разведкой пришел обоз собак, запряженных в лодки. На них были закреплены санитарные сумки. В упряжи было по пять собак: одна впереди и по две в первом и во втором ряду.
И потом потянулись лодочки. Эти собаки были обучены таскать раненых с передовой, и на собачках были закреплены санитарные сумки. Собачками управлял один солдат, который сидел в первой упряжке собак, а все остальные были без солдат, сами шли за передней упряжкой. Все они были измучены, но очень послушны и поддавались командам. Все это мы видели. Все это мы выстрадали.
Пришла весна. Нас, детей и стариков, собрали на колхозную работу. Старикам и нам, детям, была дана дневная норма: две сотки земли вскопать лопатой. За это нам ставили один трудодень. По вскопанной лопатами земле нас впрягали по одному человеку в бороны. Мы, дети, на себе таскали бороны, по четыре человека детей запрягали в плуг. Старик шел за плугом, а старуха сажала картошку – и все это за одну палочку
Была зима 1943 года. Мы были голодные. Наша мачеха нас эксплуатировала как могла, мы ей подчинялись, так как у нас другого выбора не было.
Валентина (справа) с подругами
Отец еще был на фронте. В Латвию дорога была открыта, и мы поехали, чтобы заработать кусок хлеба. Мы с Ниной на открытой платформе товарного поезда доехали до города Круспельт, тогда его так называли все по незнанию, а правильное название Венспилс. Не успел поезд остановиться, к нам
Воды было по колено, мы все только стояли в воде и оправлялись тут же. Нас держали более двух суток. К нам никто не приходил. Мы были просто заперты на мучение.
подъехала милиция и всех, кто ехал этим составом, арестовали. Латыши нас ненавидели и, когда мы заходили в хутор, чтобы попросить кусочек хлеба, посылали нас к Сталину. Всех нас посадили на машину и привезли в милицейский участок. Посадили нас в настоящую тюрьму. Она находилась внизу полицейского участка. Маленькое окно на уровне земли и огромная на нем решетка. Приближалась весна, шли талые воды, и все талые воды стекали в этот подвал. Воды было по колено, мы все только стояли в воде и оправлялись тут же. Нас держали более двух суток. К нам никто не приходил. Мы были просто заперты на мучение.
Было две двери: одна деревянная, и был маленький глазок, а другая решетчатая железная. С нами забрали одного инвалида на костылях, он был человек взрослый, а мы дети, но нас было много. С нами был мальчик, ему было не более десяти лет. Он был худенький, и инвалид его поднял, и он свою худую руку сунул в этот глазок и открыл засов, дверь открыли, а вторую дверь, которая была на висячем замке, инвалид открыл безопасной бритвой, кончиком бритвы. Таким образом мы смогли открыть вторую дверь. Но мы слишком шумели, спешили скорее удрать, но нас услышали, а мы бежали кто куда, в разные стороны. Только инвалид уйти не смог, у него забрали документы. Что с ним они сделали, мы не знаем.
Мы с сестрой Ниной бежали к дороге. В это время ехал латыш на санях и нас усадил в сани. Таким образом мы ушли от погони латышской милиции. Ему нужна была рабочая сила. Он нас брал валить лес. Я с ним вручную спиливала сосны, а Нина обрубала сучки. Так мы работали за кусок хлеба и печеную картошку. Приближалась Пасха. Он, хозяин, сказал нам с Ниной: «В праздники мы не работаем и кормить вас не буду». И мы с Ниной пошли по хуторам просить кусочек хлеба. Все гуляли. В один хутор зайти вдвоем с Ниной не решились, и Нина осталась стоять по ту сторону калитки, а я зашла в нее и подошла к группе латышей, стоящих на улице. Они на меня спустили пса, он разорвал всю мою и до того рваную одежду, покусал, и, когда они натешились, пса отозвали. Я, вся покусанная, ободранная, пошла прочь, а Нина стояла, смотрела и горько плакала. Вот так в то время закончилась наша поездка. Домой мы вернулись без хлеба, но долго дома мы не оставались, нас мачеха снова посылала в Латвию на заработки.