Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
За день щиты восстановили, электроэнергию починили, в классах навели порядок. Нам тогда было по 13–15 лет, и все воспринималось по максимуму. Утром пришли в школу такие же возбужденные. В один день на детскую психику такая огромная нагрузка. Всем было не по себе. В класс первой вошла наша «Тыча». Все «англичане» встали, следом «немка», ее ученики продолжали сидеть, не ответив на приветствие. Учительница возмутилась, начала их ругать по-немецки. По всей вероятности, и у нас нервы после вчерашнего были на пределе.
Мы стоим, они сидят. Мы слышим непонятную и ненавистную немецкую речь, вдруг клич: «Бей немцев!» Все «англичане» сорвались со своих мест, ринулись
Пришла директор школы Лидия Владимировна Ткаченко. Всех выгнали из здания, на второй день мы помирились с «немцами» около школы и все вместе вошли в класс. А в классе сидели фронтовики: два офицера и три матроса. Начался разговор о нашем недостойном поведении. Они говорили, что их отозвали из окопов, там их товарищи сейчас, защищая нас, гибнут, а они прибыли нас усмирять. Рассказывали, как 17 декабря, когда начался второй штурм и превосходящие силы противника прорвали нашу оборону на Мекензиевых горах, они в решающий момент надели бескозырки, сняв каски, и пошли в рукопашный бой. Немцы отступили с большими потерями. Эсэсовцам, которые у своих солдат отобрали шинели, некому было их вернуть. Наши гости были с гитарой и спели нам гимн морской пехоты – помню его до сих пор.
Мы были очень благодарны Лидии Владимировне, что она нас не выгнала никуда, как обещала вчера.
Совместных уроков английского и немецкого больше не было. Расписание изменили. На немецком мы шли на 54-й завод делать деревянные коробочки для противопехотных мин. К нашему приходу на железном столе лежали заготовки, гвоздики и молотки. Сначала больше били по пальцам, но вскорости научились и оставляли целую гору коробочек, которые отправляли в штольни, где их начиняли взрывчаткой и соединительным шнуром.
Убежища на заводе не было, поэтому при близкой бомбежке нужно было влезать под стол. Под ним пытались быть бесстрашными храбрецами, но сердце не раз уходило в пятки. Долго бегали в школу – до 1 мая. Перед ним объявили, что, согласно указу из Москвы, осажденные города экзаменов не сдают. Мы ликовали, безмерно были счастливы, что живем в осажденном городе. В дневниках за подписью директора школы № 2 Ткаченко сделали запись: «Переведена в восьмой класс». Нас отпустили на каникулы.
На наших глазах расстреляли тяжелораненых бойцов
Долгополова (Романюта) Анна Михайловна, 1935 г. р
Нашу семью война застала в Балаклаве. Отец работал водителем в водолазной школе ЭПРОН, мама инспектором в райисполкоме.
Мой папа – Михаил Михайлович, мама – Александра Николаевна, а также трехлетний брат Валентин и я жили в Балаклаве. В начале войны отец был призван в армию и первые годы служил в 61-м зенитно-артиллерийском полку, который участвовал в обороне Севастополя. Тогда же – в июне 1941 года – мы переехали в Севастополь, где жили в доме по улице Большая Морская, рядом с главпочтамтом. Дом был двухэтажный, с большой деревянной верандой и подвалом, в который мы прятались при налетах немецких самолетов. Взрослые по графику несли дежурства на крышах домов, тушили зажигательные бомбы.
Однажды при налете бомба попала в наш дом. Была разрушена веранда с лестницей и часть дома. Нас в подвале откопали, но попасть в квартиру
Однажды при налете бомба попала в наш дом. Была разрушена веранда с лестницей и часть дома. Нас в подвале откопали, но попасть в квартиру мы уже не смогли. Жильцы где-то раздобыли пожарную лестницу, и по ней поднялись на второй этаж, забрали некоторые вещи и еду. Так мы остались без крыши над головой и начали скитаться по уцелевшим подвалам, часто находили укрытие в соборе через дорогу от нашего бывшего дома.
Участились налеты на город, самолеты роем кружили в небе. Это было что-то ужасное, одни самолеты улетали, и тут же на их место прилетали другие. Бомбы сыпались на нас беспрерывно, как листья с деревьев, а после налета на этих обгорелых деревьях висели части человеческих тел, их внутренности… Но город жил, и оставшиеся в живых люди в небольшие промежутки между бомбежками вылезали из укрытий, разбирали завалы, бродили в поисках еды, так как дети все время просили кушать.
Однажды в наш окоп попал снаряд, но он не разорвался, а на наш вопрос, что это было, мама ответила: «Зайчик».
Тогда мама приняла решение и пошла с нами – двумя детьми шести и трех лет – на передовую в окопы, где она помогала раненым. Мы там питались и жили в окопе. Однажды в наш окоп попал снаряд, но он не разорвался, а на наш вопрос, что это было, мама ответила: «Зайчик».
Осажденный город жил единой семьей, помогая друг другу в минуты горя и отчаяния. Гражданское население помогало военным, а они по мере возможностей делились с населением продуктами, оказывали помощь в похоронах, в расчистке заваленных подвалов и других укрытий.
Когда армия отступила, мы и тяжелораненые военные остались в окопе. Когда пришли немцы, они на наших глазах расстреляли тяжелораненых бойцов, а нас вместе с другими жителями города собрали на привокзальной площади, где мы жили два месяца.
Когда армия отступила, мы и тяжелораненые военные остались в окопе.
Когда пришли немцы, они на наших глазах расстреляли тяжелораненых бойцов, а нас вместе с другими жителями города собрали на привокзальной площади, где мы жили два месяца. В поисках еды мама с нами ходила по Севастополю, и мы видели, как немцы в воронки от авиабомб сбрасывали живых людей и утюжили их танками. После одного из таких походов, когда мы чудом спаслись от расстрела, мы больше по городу не ходили. От голода люди начали умирать, и тогда немцы товарными поездами стали вывозить людей из города. Вывезли и нас, опухших от голода, в Мелитополь, где мы жили в силосной яме, и, дождавшись прихода Красной армии в 1944 году, вернулись в наш Севастополь. Родители были награждены медалями за оборону Севастополя.
Все восемь месяцев осады я учила стихи
Долгушева Зоя Ильинична, 1930 г. р
22 июня 1941 года, около четырех часов утра мы с родителями (папа – Морозов Илья Александрович, мама – Вера Игнатьевна и я – одиннадцатилетняя Зоя) проснулись от звуков стрельбы зенитных пушек. Была жара, и мы спали на полу у окна, которое выходило на запад, небо было все в разрывах, много трассирующих снарядов, лучей прожекторов, которые метались по небу. И вдруг один из них поймал самолет, другой тоже. И в пересечениях лучей летел освещенный самолет, и по нему сразу все зенитки стали стрелять. Мы, конечно, решили, что это учения (их тогда проводили часто). Но при учениях самолёт тянул за собой мишень, так называемую «колбасу», и уже по ней стреляли. А тут вдруг – по самолёту. Мы очень удивились.