Дети войны. Народная книга памяти
Шрифт:
Но это было позже, а пока в оккупации оставшиеся учителя открыли школу № 14 на Пироговке. Вася сказал, что в школу он пойдет, бросит пасти стадо, и посоветовал мне поступить так же, так как в школе будут наши учителя. Я пошла. Учились мы в одном классе, и еще там было много знакомых мне ребят и девочек. Все мы были дружны, все настроены патриотически: за нашу Родину были готовы все сделать, а, как немцам насолить, придумать не могли. Однажды на уроке математики нас вдруг прорвало, и все мы стали громко петь патриотические песни, да с азартом. Учитель наш бедный бегал между рядами и уговаривал нас: «Не надо, ребята, прошу
Однажды на уроке математики нас вдруг прорвало, и все мы стали громко петь патриотические песни, да с азартом. Учитель наш бедный бегал между рядами и уговаривал нас: «Не надо, ребята, прошу вас, ведь напротив школы – дом, в котором немецкая часть. Сейчас придут и перестреляют всех».
Только когда успокоились, то стали ждать, что сейчас кто-то придет, и поняли тогда, какой опасности подвергали мы учителей. Хорошо, что в тот раз все для нас обошлось.
Вскоре наступила весна нашего освобождения… Наши подошли близко к Севастополю. Мы ждали их с великой радостью. На Сапун-горе началась битва, мы смотрели туда вдаль, и сердце болело, что наши так задерживаются, ведь это значит, что много наших ребят гибнет. Мама и я плакали, молили, чтобы скорее наши прорвались и нас освободили.
Но вот наконец-то все стихло, и на противоположной горке я увидела нашего бойца. Радость была необыкновенная. Затем на горку пришли еще несколько бойцов. Мы с мамой выскочили из калитки и к ним кинулись, целовали и благодарили их. Они нам сказали: «Отойдите в дом. Еще не все закончено. Кругом засели немцы». И тут я вижу, что они смотрят в сторону Исторического бульвара. Я оглянулась и вижу, что там стоит немец, подняв руки. Наши ребята пошли в его сторону, и в этот момент раздался взрыв, и двое наших упали. Это немец их обманул. Первого – командира Джугашвили – убило, второго тяжело ранило.
Гнев, негодование, ненависть к врагу нахлынули на меня, а ребята меня успокаивали: «Девочка, ты не знаешь, какие это звери. Хорошо, что мы их гоним и выгоним наконец. Жаль наших ребят, но такова война».
Раненого мы затащили к нам в дом. Я металась, чем помочь, но вскоре пришли санитары, перевязали рану на ноге и тихо сказали: «Этот не выживет». Я ушла на кухню, потом плакала горько, сидела около него. Он верил, что выживет, рассказывал, что у него двое детей, он должен жить. Тут еще принесли одного раненого – молодой красивый лейтенант. Ранило его в живот, он страшно страдал и просил все время пить, а санитары не разрешали давать воды, и я мазала ему только губы.
Хирурги в больницах были страшно загружены, не успевали оперировать, там была очередь. Тогда два бойца, мама и папа понесли лейтенанта на матраце пружинном в больницу, и там его сразу взяли на операцию.
Тот боец, что в ногу был ранен, скоро скончался. Мама и я очень плакали, жаль было и его, и его детей, что остались без отца. Моя маленькая сестренка, которая уже бегала, тоже очень плакала: «Где дядя?»
А тот, что в ногу был ранен, скоро скончался. Мама и я очень плакали, жаль было и его, и его детей, что остались без отца. Моя маленькая сестренка, которая уже бегала, тоже очень плакала: «Где дядя?»
Вот так было: горе и слезы.
Потом 9 мая вдруг началась страшная стрельба.
В нашем доме уже жили наши офицеры, хотя само жилье было непритязательное, строили его своими силами, но и это было в тот момент шикарно. Теперь мы стали получать хлеб и крупу. Стала налаживаться жизнь.
Вскоре нам объявили, что придет наш флот. Все мы пошли на Приморский бульвар его встречать, с цветами, радостные. И вот появились первые корабли. Народу было очень много. Все кричали «Ура!» и плакали от радости. И все помнили, какой ценой досталась Победа.
Из-за фашистов мамина сестра сошла с ума
Буякова Валентина Ивановна, 1934 г. р
К началу войны и осады Севастополя мне было всего восемь лет. Но картины и впечатления, все пережитое в то страшное время до сих пор не стерлись из моей памяти.
Я родилась 23 января 1934 года в Севастополе. Мы с отцом, матерью и младшей сестренкой Тамарой жили в Карантинной балке по улице Понтонная, дом 3. Отец, Буяков Иван Максимович, 1900 года рождения, был участковым милиционером в Карантинной балке. Мать, Буякова Татьяна Степановна, 1914 года рождения, работала в столовой военно-морского училища в Стрелецкой бухте. Она сперва участвовала в подготовке училища к эвакуации, а затем до последнего дня оставалась в воинской части в районе улицы Минной.
В наш дом попали две зажигательные бомбы. Они пробили крышу, но не взорвались. После одного из налетов, когда мы с сестренкой прибежали домой, то обнаружили их в шифоньере.
Над нашей Карантинной балкой ежедневно пролетали десятки фашистских самолетов в сторону Фиолента, Херсонеса, Казачьей бухты. Рядом с балкой были бухта с кораблями и база торпедных катеров. Бомбили нас ежедневно в любое время дня и ночи. Бомбы попадали почти в каждый дом на нашей улице. Так были разрушены дома наших соседей – под номерами 5, 7 и 9. В наш дом попали две зажигательные бомбы. Они пробили крышу, но не взорвались. После одного из налетов, когда мы с сестренкой прибежали домой, то обнаружили их в шифоньере.
Когда налет заставал нас в доме, мы прятались в маленьком окопчике у дома, который сделал отец. Попасть в него можно было только ползком.
Бомбардировок сначала я очень боялась. Позже настолько привыкла к ним, что иногда во время налета и гула самолетов я приоткрывала дверцу окопчика и, глядя в небо, где отчетливо были видны фашистские бомбардировщики и падающие из них бомбы, комментировала маме: «Над нами летят пять самолетов. Они сбросили 8—10 бомб. Но они на нас не упадут. Их ветром отнесет далеко. Так что ты, мама, не бойся». Но, когда бомбы попадали в наши балки и мы выходили на поверхность, помню, как было жутко. В балке становилось почти темно от пыли и гари. Горели не только дома, но и земля, и камни. Смрад в воздухе, какой-то пыльный трупный запах, дышать было невозможно. В окопчике нас несколько раз засыпало взрывной волной. Однажды был такой сильный взрыв, что нас оглушило. А у сестренки Тамары, которой было всего три года, проблемы со слухом остались на всю жизнь.