Дети войны
Шрифт:
Женщины тихо поплакали…
– Галин, ведь и правда… В госпиталях, говорят, очень много инвалидов, раненых. Может, лечат его…
– Знать бы – где? Ведь и спросить не у кого.
– Говорят, в Боровикове есть старуха… Гадает.
– Нет, Зоя! Не гадала я никогда и не буду.
– А ещё в Лещёве…
– Нет, Зоя, ни к кому никогда не пойду… Я очень его люблю… Я буду ждать!..
2015–2021 гг.
Мужчин в доме нет
К
Бабушка Ираида поставила самовар. Достала чашки. Села разливать чай. Гость придвинулся к столу, полилась беседа. Про чай он вроде и забыл.
Я внимательно разглядывала его рыжую бороду, рыжие волосы, прислушивалась к необычной речи. И, конечно, ничего не понимала. Бабушка Ираида его не перебивала, молча поддакивала, кивая головой.
– Чай-то остыл, Рафаил. Давай подогрею.
Такого не бывало: уж если сели за стол, то пили или ели, никогда не увлекаясь разговорами.
Гость выпил подогретый чай, быстро встал:
– Спасибо за хлеб-соль. Спасибо за добрые слова.
Добрые слова говорил он сам, соли на столе не было, а о хлебе мы уже давно позабыли.
… – Рафаша был, – рассказывала бабушка маме, когда та пришла с работы. – Молиться ходил. Говорит, всем везде тяжело. Война. О тебе спрашивал, поклон передавал.
– Да?.. Устал, наверное, голодный. У нас и угостить нечем…
А я решила, что этот Рафаша – самый добрый на земле человек, наш друг, любит всех нас, жалеет, как Фирс Зоину Черемису. Мне хотелось рассказать Шурке и Файке, своим ровесницам, что у нас в гостях был мужчина, вовсе не страшный: пил чай и по голове меня погладил.
Шурке моя затея очень понравилась:
– Ага! Давай пойдём к Мовдиным и всё расскажем.
– Ой! А у них звес упал! Как подняться?..
– Как? Давай на коровках (то есть на четвереньках).
Мы стали карабкаться по очень крутому, почти отвесному крыльцу. Отдыхали время от времени, всё-таки высоко.
– Ой!.. И как это вы зализли? Как прикарашились? А я думаю, хто это шабаракается! А спуститесь-то как? – заволновалась хозяйка.
– А Файка-то залезает?..
– Так то Файка! Она привыкла, даже воду носит. Ой, Господи! Ну и векши! (Векшами называли белок, они прыгали по деревьям в лесу, а иногда их и в деревне видели.)
Большой дом, когда-то красивый и удобный пятистенок, пришёл в негодность. Просто развалился. Одна половина дома отошла от другой, мост отошёл от избы, крыша на дворе обвалилась.
– Надежда была на Федьку, – рассказывала тётя Поля каждый раз, когда мы не могли открыть-закрыть дверь. – А где он, наш Федя? И живой ли? Осиротили мы, осиротили…
Тони, старшей сестры Файки, дома никогда не было. Зимой её посылали на лесоповал, летом – на дальние покосы.
– Наладят – пойдёшь! – сокрушалась тётя Поля. – Некому больше, только девки в колхозе остались. Вот и вторая тоже уже побывала на лесозаготовках.
Была и третья сестра у Файки – Вера. Черноволосая красавица с пышными локонами. Девочка всегда молчала, ходила плохо. Она тяжело болела.
А Файка везде успевала: и с нами
– Не мэрзните! Залезайте на гобеч! [10] – командует Файка.
Так они называли лежанку возле печи. У нас тоже имелась такая, на ней спала бабушка Ираида. У Мовдиных лежанка была не похожа на нашу. Широкая, на ней спокойно могла разместиться вся наша орава.
10
Гобец (голбец, голбчик) – отгородка-лежанка за русской печью, часто со ступеньками и спуском в подпол.
Здесь было тепло, мы садились на край печи, свесив босые ноги и плотно прижавшись друг к другу, начинали тихо рассказывать всякие страшные истории, сказки. Делились детскими секретами.
– Деушки! – раздавался голосок Веры. – Пока светло, посмотрите…
Она доставала картинку. Это был большой журнальный глянцевый лист с изображением красивых людей.
– Это чарь, – поясняла Верушка. – Ево жена, малчик и дочки. Не говорите никому!..
Нам хотелось рассмотреть их лица, одежду, что-то спросить, но Вера быстро убирала, прятала листок, отмалчивалась. Файка сама ничего не знала.
Позднее нам рассказывали, что до болезни Вера училась в школе, была любознательным ребёнком, что её любила учительница, делала ей подарки.
Здесь, на «гобче», мы играли в кости, палочки, в самодельные куколки, перебирали красивые тряпочки, пуговки, стеклянные бусинки, резные дощечки, когда-то украшавшие высокие мезонины довоенных деревенских домов. Мы забывали про голод, не замечали, что печь остыла, и только тихий голос тёти Поли напоминал, что пора идти по домам.
– Ишшут ведь вас, наверно.
Но нас никто не искал, мы росли самостоятельными, дружными, и если долго не возвращались, говорили:
– Наверно, на «гобче» у Мовдиных. Стемнеет, так придут. Лампы у них нет, лучину не зажигают. Мужчин в доме нет.
2019 г.
Дедушка Финаен
Дроги были нагружены до предела.
Шутка ли – увозили всё добро!.. Навсегда покидали родное обжитое гнездо, возвращаться не собирались.
На возу уже сидели две женщины, мать с дочерью. По их лицам было видно: здесь им уже всё надоело.
– Быстрей! Быстрей! – торопили они главу семейства. – Ну, быстрей же!
А тот не спешил. Подтянул упряжку, проверил, крепко ли привязан скарб… Казалось, будто едет один. Стоит ли отвлекаться?
Грустные раздумья одолевали сгорбленную фигуру хлопотавшего возле воза Дмитрия. «А может, вообще никуда не ехать?.. Может, выпрячь лошадь, уйти обратно в дом… Не искать той сказочной жизни, о которой мечтают женщины…»
– Может быть, раздумаешь?.. Везде хорошо, где нас нет… – К возу подошёл Финаен, родной брат.