Дети выживших
Шрифт:
— Мой муж осадил Цао, положив половину гвардии на берегу озера Хош. Но Камды в Цао нет, он ушел на север. И другую часть войска Каран отправил в погоню. Он там крепко увяз!
Ай-биби с воодушевлением стала срывать с себя многочисленные юбки, которые носили знатные замужние хуссарабки.
Ар-Угай, лёжа на постели, приподнялся.
— Что ты делаешь?
— Что делаю? — Ай-биби стащила через голову нательную рубаху и засмеялась:
— Раздеваюсь!..
Она предстала перед Ар-Угаем во всей красе — пышная, белотелая, со свисающими, но упругими
— Ты тоже вставай, — велела она, хлопком в ладоши вызывая служанок. — Мы выезжаем сегодня же.
— Куда?
— В Арманатту. И дальше, на север, в родную степь…
Вошли служанки. Они шли вереницей, неся на вытянутых руках предметы одежды и вооружение.
— Сейчас ты меня не узнаешь… — сказала Ай-биби, подставляя служанкам руки. — Ты увидишь настоящего воина, и поймешь, чем он отличается от тех, кого привыкли считать хуссарабским непобедимым бойцом…
Она села на постель, подставляя ноги: кожаные штаны, шерстяные белые чулки, сапоги из нежнейшей кожи…
— Что ты стоишь? — обернулась она к Ар-Угаю. — Ступай в оружейню. Выбери там всё самое лучшее. Ты у меня и так красавец, но в доспехах царя Наммуза станешь подстать мне.
Уже вечерело, когда они выехали на северо-восток, по дороге, которая вела через горные перевалы к Тобарре.
Ар-Угай ехал, чуть отстав от Ай-биби. В военных доспехах, в остроконечном шлеме с пучком совиных перьев, она казалась богатырем. Конь под ней тоже оказался богатырской породы и больше был похож на тяжеловоза из тех, которых выращивают специально для грузовых работ.
Ар-Угай украдкой обернулся. Войско тянулось за ними бесконечной змеёй; последние еще только выезжали из ворот лагеря. А следом за Ар-Угаем ехала целая толпа огромных, краснорожих одышливых воинов. Кони под ними ходили ходуном и дрожали мелкой дрожью от напряжения. Эти люди мало были похожи на воинов, скорее на вояк, впервые собравшихся на войну. Кольчуги не по размеру, шлемы, вкривь и вкось сидевшие на раздутых головах…
Ар-Угай догнал Ай-биби и спросил, показав назад:
— Кто это? Телохранители?
Ай-биби с неудовольствием глянула на любовника, кратко ответила:
— Мои кровники.
Ар-Угай спрятал усмешку. Что ж, ему следовало бы догадаться самому…
Через несколько дней утомительной дороги впереди показалась излучина Тобарры и впадающая в нее Алаамба.
На последнем привале Ай-биби была задумчива и жаловалась на разбитые ягодицы, — слишком нежные для военного седла. Кровники не жаловались, хотя каждый за эти дни сменил не одного коня: кони не выдерживали исполинов, начиная спотыкаться после первого же перехода. У некоторых ноги подгибались прямо на ходу, и тогда толстяк с грохотом летел на дорогу, проклиная коня.
Ар-Угай еще в начале пути посоветовал им пересесть в повозку, но они, изображая из себя бывалых воинов, отказывались до последней возможности, точнее, до последней павшей лошади: других лошадей старший табунщик наотрез отказался
Но в Арманатту им вздумалось-таки въехать на конях.
Затея была хороша, жаль, — Арманатты больше не было.
Сожжённая Арманатта частично вновь отстроилась, но обитали в ней подозрительные люди, которые, завидев входившее на главную улицу войско, немедленно разбежались.
— Та-ак… — грозно сказала Ай-биби и подбоченилась. — Дезертиров — изловить, отрубить головы. Работников заставить работать.
И она отправилась выбирать дом, в котором могла бы поселиться.
Сначала планы у неё были обширны: она хотела заново отстроить новую столицу, женить на себе Ар-Угая, объявив его великим кааном. Тогда под её властью хотя бы номинально оказались бы все завоеванные хуссарабами земли.
Но увидев, во что превращена столица, Ай-биби приуныла. Ни красивых зданий, ни фонтанов, никаких следов царского или иного другого, подходящего для неё, дворца. Пришлось стать лагерем на окраине разрушенного города и разбить шатры.
Ночью, прижимая к себе Ар-Угая, словно ребёнка, она размышляла вслух:
— Это плохое место. Недаром старые люди говорят, что нельзя жить на перекрёстке. Ничего, мы построим новый город — там, на севере, на берегу Тобарры, поближе к Голубой степи. Например, в Аллагаше, у озера Нанай. Или в Махабатте, Городе любви.
Ар-Угай молчал. Он думал о том времени, когда сможет с наслаждением прервать земную жизнь Ай-биби и всех её кровников. Каким образом это сделать — он ещё не решил. Но твёрдо знал, что рано или поздно, в Аллагаше или Махабатте, или даже в Тауатте, — это обязательно произойдёт.
Он вдыхал смрадный запах, — от Ай-биби теперь несло крепкой смесью лошадиного и её собственного пота, — и внезапно подумал: А не прирезать ли её прямо сейчас? Эта мысль взволновала его и он завозился.
— Ну что ты, мой красавчик, — пробормотала Ай-биби сонным голосом. — Я спрятала все ножи и кинжалы, чтобы ты нечаянно не порезался…
Дезертиры были казнены, к вящему удовольствию Ай-биби, которая постаралась сделать из казни настоящее представление.
Остальные обитатели Арманатты — бывшие рабы, которым некуда было идти, шайки разбойников без роду и племени, — то ли разбежались, то ли затаились на время.
Арманатта опустела.
И тогда, поскучав, посидев на обрывистом берегу Тобарры, Ай-биби решила:
— Пора в путь! На север!..
Они двигались по дороге вдоль Тобарры, развлекаясь тем, что вылавливали шайки дезертиров и топили их, связав попарно так, чтобы они не могли шевелить руками.
Миновали развалины Багбарту и Орна, и вошли в долину озера Нанай.
Здесь жило осёдлое племя, родственное хуссарабам; мимо озера проходила большая дорога, которая вела из Степи мимо Махабатты к побережью, заканчиваясь у Хеймы и Ретмы, небольших торговых портов.