Дети закрытого города
Шрифт:
— Домовые? — усмехнулась Вета.
— Некоторые считают, что энергетика хозяев дома способна концентрироваться в некое подобие живого существа. Своеобразный ком сущности, который будет обладать каким-то подобием характеров хозяев дома. Но я сейчас говорю о городе. Задумайтесь, если перед вами не дом, а целый город, скажем, сто тысяч человек. Как по-вашему, что за домовой получится?
Вета морщила лоб, не в силах представить себе то, о чём он говорил. Истории про домовых и прочих призраков её никогда особенно не привлекали.
— Я
Мир усмехнулся, водружая очки на нос. Вряд ли бы он стал с пеной у рта доказывать ей что-то, скорее Вета побежала бы за ним, ухватила за локоть и попросила объяснить ещё раз.
— Как это? — пробормотала она, чувствуя себя так, словно из-под каждой витрины на неё таращился звероподобный бородатый домовой.
— Это сложное энергетическое образование, ещё мало изученное. Это не человек, как вы бы могли представить. Некая сущность, способная отражать наши действия и мысли. Не разумная, но кто знает, как она может отреагировать на то или иное раздражение.
Ей показалось, что света в комнате стало меньше, хоть как и раньше горели-гудели ртутные лампы. Кролики замолчали за стеной, и вся школа притихла, подавленная нахлынувшим вечером. Вета помолчала, на язык не приходило ни одного вопроса, как назло.
— А почему так вышло? — спросила она наконец. — Почему в других городах не бывает этих энергетических существ?
Мир отрешённо пожал плечами.
— С чего вы взяли, что нет? Вы так часто видите домовых? Этому учатся годами. Я думаю, нужно быть хорошим специалистом, чтобы его почувствовать. А у нас здесь просто решили его немного усилить. Недаром же закрытый город, да?
Вера угрюмо кивнула. Любой другой на её месте засыпал бы Мира вопросами, а она должна была уложить всё в голове, переварить. Слишком много за один раз.
— Всё дело в том, что ты никогда и никого не любила.
Он стоял рядом с открытой форточкой, хоть и не курил — Вета бы всё равно не позволила — но изредка, как по привычке, касался пальцами губ. Она сама сидела на кровати, по-турецки поджав ноги, и молчала в ответ на каждую фразу.
На их скандал не должны были сбегаться и стучать по трубам соседи, просто потому что Антон говорил привычным полупрозрачным тоном, только зло, а Вета и вовсе молчала. Она была слишком хладнокровна, чтобы оправдываться. Ей было, в общем-то, всё равно, что он о ней подумает.
У них даже скандал особо не клеился. Зачем было приезжать, на ночь глядя? Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что нужно бы сейчас подойти к нему и нежно так обнять за плечи. Любая девушка из романа так бы и сделала. И молоденькая учительница географии. Любая нормальная девушка так бы и сделала. Вета молчала, глядела в одну точку и подпирала голову кулаком. Хотелось спать. Она знала, что нужно Антону, за что он простит всю её неспособность любить, но ей было слишком всё равно.
Когда говорят «никто
— А ты меня обманул, — сказала она, сонно щурясь на жёлтую лампу. Скрывать больше не имело ни смысла, ни интереса. Петербург за окном давно повис чёрным с серебристым сполохами покрывалом. — Город не мог нас не выпустить. Он не настолько сильный. Ты сделал вид, что не справился с управлением.
Если бы он не задохнулся, мгновенно оборачиваясь на неё, если бы вообще повёл себя спокойнее — ведь должны же учить следователей вести себя спокойнее! — Вета тут же забыла бы о своём обвинении, выстраданном по дороге из музея. Но тут-то он выдохся.
— Я не обманывал тебя.
— Ты не хотел, чтобы я уезжала. Я поняла это.
Она подумала, что стоило бы устроить истерику с битьём посуды, ведь он прекрасно знал, как важно ей сбежать из школы, но ему было плевать на то, что хочет она. Только посуды лишней не было. Вета щурилась на лампочку и думала, как завтра будет проверять кучу тетрадок — сегодня уже не успеть.
— Знаешь, — понуро сказал Антон. — Ты ведь их совсем не любишь, и они это чувствуют, поэтому и бегают от тебя, поэтому и не верят. Если бы ты хоть попыталась…
Вета отняла руки от лица, судорожно выпрямилась. На губах засохло безразличное выражение. Она сама не знала, откуда в перехваченном злостью горле брались эти слова. Это были не её слова и не её мысли, по крайней мере, Вета никогда бы не стала задумываться над такой чушью.
— Не люблю? — захрипела она. — А эти, которые орут на них и лупят указками по столу. Эти, Лилия, например, думаешь, очень любят их? Обожают, да? Да учитель не для любви нужен!
Запал вышел, и она по-старчески закашлялась, надрывая уставшее горло.
— Не для любви, ага, — глядя в пол, повторил Антон. — Не для любви. А им бы ты так сказала? Ты попробовала подростку эту объяснить?
Она кусала губы, не зная, что сделать — закричать ему в лицо или окатить холодным молчанием с ног до головы. Антон сипло выдохнул.
— Теперь я всё понял. Ты расстраивалась не потому, что они тебя бойкотируют, не понимают благих намерений, нет. Ты знаешь, почему рыдала? Просто они оттолкнули тебя — тебя великолепную, умную, прекрасную тебя. Да как они могли, маленькие неблагодарные дряни, как они могли не принять такого высочайшего подарка?
Снова коснулся губ, как будто отряхивал с них крошки, и оторвался от подоконника.
— Ладно, я уйду. Не хочу больше тебе мешать. Если надумаешь уезжать, позвони. Я постараюсь ещё раз пробиться к Полянску, чего уж там.
Он шуршал курткой в прихожей, а Вета сидела, скорчившись, чтобы не видеть жёлтого шара лампы, расплывающегося перед глазами, и знала, что нужно подняться и пойти за Антоном, а не могла себя заставить. Она едва не завыла от этой беспомощной тоски, потому что первый раз в жизни было так — не всё равно.