Дети железной дороги
Шрифт:
Питер и Филлис тоже что-то стали говорить, хотя не с таким энтузиазмом, как Бобби.
– Однако! – воскликнул старый джентльмен, снимая белый жилет, на котором были пришиты большие золотые пуговицы. – Как, вы говорите, его фамилия? Труспанский?
– Нет, не совсем так! – ответила Бобби. – Это все равно не запомнить, это надо записать. У вас, может быть, найдется огрызок карандаша и какой-нибудь ненужный конверт, чтобы я написала?
Старик достал золотой пенал и приятно пахнущую кожаную записную книжку – такие поставляли в Англию из России – и открыл на пустой странице.
«ШЕРАНСКИЙ!» –
– Это так пишется. А говорить можно – Сперанский.
Старый джентльмен насадил на нос пенсне в золотой оправе, посмотрел на то, что написала Филлис.
– Господи! Да ведь это очень известный человек. Я читал его книгу. Она переведена на все европейские языки. Так значит, ваша мама приютила его, как добрая самаритянка? Я вот что вам скажу: ваша мама очень хорошая женщина.
– Ну а как же! – воскликнула Филлис, удивленно вскидывая брови.
– Вы тоже очень хороший человек, – сказала Бобби, изо всех сил стараясь быть вежливой.
– А хотите, я скажу, что думаю про каждого из вас? – спросил старик, снимая шляпу.
– Ой, нет, пожалуйста, не надо! – поспешила оборвать его Филлис.
– Это почему? – старый джентльмен недоуменно поднял брови.
– А потому что, – сказала за сестру Бобби, – если это что-то плохое, то я не хочу слушать, а если хорошее, тогда… Тогда лучше не надо.
Старик засмеялся.
– Хорошо, я ничего не скажу. Вернее, скажу одно: я очень рад, что вы догадались по этому делу обратиться именно ко мне. Не исключено, что мне удастся вам помочь. Дело в том, что у меня много знакомых русских в Лондоне. А какой русский не знает, кто такой Сперанский? Ну, а теперь расскажите о себе.
Старый джентльмен развернулся, чтобы видеть всех троих, но перед ним были лишь двое – Бобби и Питер. Филлис куда-то делась.
– Ну, Питер, начнем с тебя!
Но мальчик так смутился, что не мог выдавить из себя ни слова.
– Представьте себе, что я вас экзаменую. Я сижу за столом, а вы за партами.
Расспросив их таким образом, он теперь узнал их полные имена, имена родителей и как долго они живут в «Трех Трубах».
Потом разговор сбился на покупки. Питер рассказывал, что нашел такое место, где можно за полтора пенса купить две селедки, карандаш и перышко. Тут раздался стук, и все увидели, что кто-то ботинком открыл дверь зала ожидания. И что у этого ботинка развязан шнурок. Потом в зал ожидания медленно и осторожно протиснулась Филлис. В одной руке она несла огромный чайник, а в другой ломоть хлеба, густо намазанный маслом.
– Вечернее чаепитие!
– - торжественно объявила девочка и с гордым видом подала чайник и хлеб старому джентльмену, который как ни в чем не бывало принял подношение из ее рук.
– С Божьей помощью!
– Да.
– Юная леди весьма предусмотрительна, – похвалил старый джентльмен. – Весьма.
– Да, но не мешало бы еще чашки с блюдцами прихватить, – с укоризной заметила Бобби.
– А Перкс – он прямо так пьет, из чайника! – растерянно пробормотала Филлис. – Хотите, я еще раз к нему сбегаю? Но только у него не сервиз – все разрозненное…
– Никуда
Уже оставались считаные минуты до прибытия следующего поезда, и они простились, наговорив друг другу много добрых слов.
– Ну вот, – сказал Питер, когда они остались одни на платформе и хвостовые огни поезда скрылись за поворотом, – теперь мы скоро будем зажигать прощальные свечи, потому что Шеранский, или, как его, Сперанский, уедет к жене и детям.
Так все и случилось.
Однажды днем они все трое сидели на вершине высокого холма посреди равнины и прислушивались, когда раздастся снизу гудок скорого поезда, прибывающего в пять пятнадцать. В то же время они посматривали на дорогу, по которой поодиночке или группами проходили люди. Они шли в сторону деревни, и один мужчина открыл калитку и направился по тропинке, которая вела к «Трем Трубам» и никуда больше.
– Кто бы это мог быть? – спросил Питер, готовый сорваться с места.
– Бежим домой и все узнаем! – сказала Филлис.
Они побежали по той же самой тропинке и, оказавшись дома, поняли, что к ним пожаловал старый джентльмен – собственной персоной. Его пуговицы ослепительно сияли при ярком дневном свете, а белый жилет на фоне садовой зелени казался еще белее.
– Здравствуйте! – в один голос закричали дети.
– Здравствуйте! – ответил старый джентльмен, снимая шляпу и низко кланяясь.
Дети тут же кинулись к нему и, с трудом переводя дыхание, спросили:
– Как дела? Какие новости?
– Новости хорошие! Я нашел жену русского писателя и ребенка. Но мне трудно победить искушение пойти и рассказать это ему лично…
Но посмотрев на Бобби, он понял, что придется победить искушение.
– Ну, что ж! Ты, Роберта, пойди и скажи ему. А вы двое ведите меня к вашему гостю.
И Бобби побежала. Но, когда она срывающимся голосом доложила новости русскому и сидящей с ним в саду маме, когда мамино лицо озарилось светом чудесной красоты, когда потом она сказала то же самое по-французски, с трудом подобрав десяток слов, – она подумала, что, пожалуй, ей не стоило становиться добрым вестником. Потому что русский вскочил с места и вскрикнул так, что сердце у Бобби подпрыгнуло и затрепетало: вся мыслимая любовь и тоска соединились в этом крике. Он взял руку мамы, нежно и доверительно поцеловал ее, а потом упал в кресло, закрыл лицо руками и зарыдал. Бобби поспешила уйти – ей даже не хотелось дожидаться прихода старого джентльмена.
Но вскоре она пришла в себя и развеселилась. Начался бесконечный разговор по-французски, потом Питера послали в деревню за пирожками и булочками, а девочки в саду стали накрывать стол для чаепития.
Старый джентльмен был чрезвычайно весел и мил. Казалось, что он умеет говорить в одно и то же время по-английски и по-французски, и мама почти не уступала ему. Они прекрасно провели время. Мама уже не смущалась в присутствии старого джентльмена, и когда он спросил разрешения «пожаловать сувениры» своим юным друзьям, она ответила «да».