Дети железной дороги
Шрифт:
– Эй, Мария! Как уложишь мальчишку, приходи ко мне. Я буду в «Розе и Короне»!
Едва он пропал из виду, ребята решили вернуться на прежнее место. На этом настоял Питер.
– Пусть даже канал принадлежит ему, в чем я сильно сомневаюсь, но мост – общественное достояние. Не смейтесь! Я повторяю то, что сказал мне доктор Форрест. И не собираюсь в угоду этому типу, и вообще кому бы то ни было, уходить с моста!
Уши у него горели и ныли, и эта боль передавалась всем его чувствам.
Сестры пошли за ним, как послушные солдаты следуют за командиром,
– Может быть, не надо бы… – сказали они в один голос.
– Если боитесь, то ступайте домой. А я не боюсь.
Какое-то время шаги мужчины еще были слышны вдоль тихой дороги, потом они смолкли. Ничто не нарушало вечернего покоя: ни треньканье пичуги в осоке, ни песня, которой женщина с баржи начала убаюкивать младенца. У баллады, которую она пела, были грустные слова: в ней девушка обращалась к человеку по имени Билл, умоляя его вернуться.
Дети стояли на мосту втроем, облокотившись на перила. Им приятно было успокоиться, хотя сердца их по-прежнему бились сильно.
– Не собираюсь я идти на поводу у какого-то старикана с баржи! – обиженно пробубнил Питер.
– На поводу не надо, а домой стоило бы пойти, – попыталась уговорить его Бобби.
– Я сказал «нет» – значит, нет! – твердо ответил Питер.
Больше никто не проронил ни слова, пока женщина с баржи не сошла по мосткам, не поднялась на берег и не вступила на мост.
Увидев, что дети отвернулись, она приблизилась к ним и окликнула:
– Мальчик, девочки…
Питер не захотел отзываться на ее обращение, а девочки повернулись.
– Вы его не бойтесь, моего Билла. Знаете, есть поговорка: бойся не той собаки, которая лает, а той, которая кусает. У нас тут есть озорники. Я недавно испекла пирог к празднику, а они залезли на баржу и все съели. Еще доедали там, под мостом.
– А что за дети, из какого дома?
– Кто теперь узнает? Что было, то прошло. Я вот вам что скажу: его часа два еще не будет, вы успеете за это время наловить много рыбы. Скорее, а то стемнеет, ничего не будет видно.
– Спасибо, – сказала Бобби. – Вы очень добры! А где ваш ребеночек?
– Спит там, в каюте. Я не боюсь его оставлять. До полуночи спит как убитый. А в полночь просыпается. По нему время можно узнавать.
– Простите, но можно мне на него поближе посмотреть. Я так люблю малышей! – попросила Бобби.
– Он у меня хорошенький! – в голосе женщины прозвучала гордость.
– А все-таки вам не страшно оставлять его одного?
– У них Бог заступник. Кто его обидит, крошку? Да я уж скоро и вернусь.
Женщина удалилась.
– Пора и нам домой, – сказала Филлис.
– Идите, вам в самом деле пора, – кивнул Питер. – А я останусь.
– Мы ведь сюда пришли, чтобы поговорить про день рождения Перкса, – напомнила Филлис.
– Мы будем его праздновать! – уверенно сказал Питер.
Девочки снова отошли на тропу, а Питер принялся удить. Но рыба не клевала.
Быстро стало темнеть, девочки очень устали, да и, как говорила Филлис, время
– Что это там? Что?
Она показывала в сторону лодок. Из трубы баржи над самой каютой валом валил дым, который, постепенно растворялся в вечернем воздухе. Но теперь пряди дыма становились густыми и черными – дым повалил из дверей каюты.
– Я пойду, там горит, – спокойно произнес Питер.
– Собачка, бедная! – воскликнула Филлис.
– Собачка… Там ребенок! Все трое побежали к барже.
Швартовы* [22] у баржи были ослаблены, и бриз, неощутимый поначалу, все же оказался достаточно сильным, чтобы отогнать баржу от берега. Филлис бежала впереди всех, за ней Питер. Но Питер вдруг поскользнулся и упал в воду. Вода была ему сначала по шею, потом он почувствовал, что ноги теряют опору, но в это время он ухватился рукой за палубу. Филлис тут же ухватила его за волосы. Ему было больно – но он был спасен. В следующее мгновение он вспрыгнул на баржу, за ним последовала Филлис.
22
* Швартовы – толстые канаты, которыми судно удерживается во время стоянки у берега.
– Тебе там нечего делать! – закричал Питер Бобби. – Я мокрый, мне не страшно.
У порога кабины между братом и сестрой завязалась борьба. Мальчик оттолкнул Бобби подальше от кабины. Случись такое в игре или прояви Питер в других обстоятельствах подобную грубость, – старшая сестра расплакалась бы от ярости и от боли. Но теперь, хотя у нее был выдран клок волос, а колени и локти покрылись синяками и ссадинами, она лишь закричала:
– Не ты – я пойду!
Она снова хотела вступить в борьбу с Питером, но опоздала. Питер уже успел войти в кабину.
Густое облако дыма окутало его. Мальчик остановился, припоминая все, что знал о пожарах, потом выдернул из нагрудного кармана намокший носовой платок и завязал себе лицо. В какое-то мгновение ему подумалось, что настоящего пожара и нет: так, что-то вспыхнуло и погасло.
Но, пожар все-таки был. И какое счастье, что Питеру удалось справиться с сестрой, не дав ей ринуться в кабину следом за ним.
Вся кабина полыхала багровым пламенем. Вокруг парафиновой лампы образовалось дымное рыжее облако.
– Эй! – крикнул Питер, отодвинув на секунду от лица носовой платок. – Эй, малыш, ты где?
Мальчик чувствовал, что ему нечем дышать.
– Дай, дай мне войти! – умоляла уже наступавшая ему на пятки Бобби. Он толкнул ее еще грубее, чем в первый раз, и сделал шаг вперед.
И если бы ребенок не ответил на зов, неизвестно, чем кончился бы этот день для всех, но малыш закричал. Дым все сгущался, однако Питер теперь знал, в каком направлении ему надо идти. Нащупав маленькое, мягкое, теплое живое тельце, он подхватил его и, разворачиваясь, чуть было не упал, натолкнувшись на Бобби.