Дети

Ясинский Иероним Иеронимович

– Помнишь, что было в прошлом году? Конечно, Господь с тобою… Ты уж не маленькая… Сама можешь сообразить… Я напишу, что учишься хорошо… Но всё-таки предупреждаю… Пожалуйста, Настенька!! Не осрами меня! Не сделай лгуньей!.. Слышишь?

Настенька подошла к бабушке, чтоб крепко поцеловать её. Пряди белых старушечьих волос, выбившиеся из-под чепчика, скрылись в потоке упавших на них кудрей девочки.

– Бабушка, – шептала Настенька, – я теперь спать хочу, но даю вам слово, даю вам честное слово…

VI

В

одно июльское утро Настенька проснулась раньше обыкновенного. Восток пылал, и на алом фоне зари чернела сухая ветка яблони. В форточку врывалась холодная струя садового аромата.

Настенька увидела над собою рябое лицо высокой Марины, в порыжелой корсетке, платке, обмотанном вокруг головы, и с ожерельем из разноцветных бус на пышной груди.

– Ну-те, вставайте, Настенька, пора! Иван уже запрягает.

– Сейчас.

Девочка оделась и умылась.

– Бабушка спит?

– Ходили, да снова легли.

Марина взяла узелок со вчерашним цыплёнком, булкой и несколькими яйцами, завёрнутыми в бумагу заботливой рукой бабушки, и пошла вперёд, легко ступая босыми ногами, мелькавшими под белым подолом рубахи, спущенным ниже клетчатой плахты.

Настенька села вместе с Мариной в телегу.

Иван, белокурый парень, с серебряной серьгой в коричневом ухе, лениво посмотрел на Марину и произнёс, сжав губы:

– Мг…

Что означало, что он доволен.

Затем он сплюнул, взлез на передок и погнал лошадку; она казалась розовой под лучами солнца, край которого блеснул из-за далёкого плетня.

Настеньке хотелось спать, и она жалела, что согласилась ехать на Чёрный Луг.

VII

Но вскоре свежесть утра охватила её. Она почувствовала себя бодрее, шутила и, заливаясь смехом, которому неистово вторила её спутница, щекотала длинной соломинкой в ушах у Ивана. Тот ничего не подозревая, осторожно заносил руку, чтоб поймать воображаемого овода.

– А Феся, а Гапка? – спросила Настенька. – Мне без них скучно будет!

– Говорила, – отвечала Марина, – прибегут.

Настенька подурачилась ещё и успокоилась. Она задумалась и, нахмурив брови, стала рассеянно глядеть вдаль.

По обеим сторонам узкой дороги, обрамлённой тёмной зеленью сорных трав, волновалась жёлтая рожь. Чирикали птицы. Стучала телега, клубилась пыль.

Настеньке грезился большой город. Роскошно убранный дом весь наполнен мужчинами, прилежно расшаркивающимися перед нарядными девочками. Те обмахиваются веерами с пленительной грациозностью. Это бал в пансионе. Губернатор проезжает по улице верхом и пристально смотрит на Настеньку. А она громко болтает по-французски.

– Марина, – начала Настенька, – ты была в каком-нибудь городе? Я так ни в одном не была!

– Была. В Остре была.

– Хорошо там?

– Церкви хорошие.

– Расскажи, пожалуйста!

Марина стала рассказывать.

Особенно подробно распространилась она о «красной лавке», где видела много шёлковых лент и поясов.

– Это неинтересно, – заметила Настенька вздохнув.

Иван взял в сторону и остановился в лесу. Старые сосны бросали здесь на землю бледные тени. А рядом росли корявые дубы, и, в их полуобнажённых вершинах, бешено кричали сорокопуты.

VIII

Чёрный Луг лежал внизу, вместе с примыкавшим к нему кустарником, тянувшимся параллельно ржаному полю до села Дмитровки. Церковка белелась вдали. Копны сена, которые Настеньке нужно было сосчитать, грузно сидели на скошенной равнине. С одной из них, когда раздался стук колёс, снялся большой желтоватый ястреб и бесшумно пропал за лесом.

Иван распряг лошадь и пустил пастись.

Настенька, с карандашом в руке, сейчас же приступила к исполнению своей хозяйственной обязанности. Марина собирала валежник, чтоб разложить костёр. Сухие ветки затрещали, когда их коснулись красные, реющие языки пламени с сизыми завитками дыма на концах.

– Каша? – спросил Иван.

– Каша, – отвечала Марина.

– Мг… – произнёс он.

– Чего тебе?

Он помолчал.

– Воды, может, принести?.. – осведомился он.

– Принеси…

Он взял ведро и, улыбаясь, сонными глазами смотрел на Марину, скромно опустившую чёрные ресницы. Когда он сделал шаг к ней и опять произнёс: «Мг!», она крикнула сердито:

– Белены объелся! Ступай же по воду!

Феся и Гапка – сёстры Марины – пришли кратчайшим путём, с кувшином кислого молока и хлебцем. Настенька, окончив счёт копнам, встретила девочек ласковым восклицанием:

– А, мои куклы, здравствуйте!

Они отвечали застенчивым смехом, почёсывая пальцами ног икры.

– Ну, что ж мы будем стоять… Марш! – крикнула она.

Она схватила их за руки и побежала. Они ободрились, веселье её сообщилось и им. Маленькая Феся увлеклась до того, что стала подражать пристяжной и, круто повернув голову, тихонько ржала.

Возвратившись к костру, девочки принялись есть. Настеньке казалось, что ещё никогда цыплёнок не был так вкусен. Даже каша, приготовленная Мариной, серая и отдававшая дымом, и тёплое кислое молоко необыкновенно понравились ей.

Между тем стали надвигаться тучи. Солнце высоко сияло над чёрно-лиловым облаком, скомканные края которого блестели как снег. Было душно.

Настенька вспомнила, что бабушка накануне просила её возвратиться к обеду, и засуетилась.

– Домой надо, Марина.

Но ей пришла охота собрать букет из полевых цветов, и, предоставив Фесе и Гапке доедать цыплёнка, она углубилась в чащу кустарника. Колокольчики, лютики, алые гвоздики, крупные ромашки тянули её к себе, кивая ей своими головками из-за низко растущих кустов и трав.