Детонепробиваемая
Шрифт:
– Думаешь, это его вина?
– Вина? Ты о чем? – недоумеваю я.
Конечно же, Тони не виноват, что клиника, найденная и выбранная Дафной, использует у себя порнографические материалы.
– Думаешь, проблема в нем или во мне? Кто из нас виноват, что я не могу забеременеть?
Определенно, Дафна понимает, что я ни в коем разе не знаю ответа, который можно получить лишь посредством масштабных диагностических проверок, но все равно задает мне этот вопрос: она упорно верит в интуитивные озарения и слепую угадайку.
Я подыгрываю ей, говоря:
– Думаю, причина все-таки в нем. Но убеждена, что проблема решаема. Слушай, Даф, мне правда
– Ладно. Но скрести пальцы, чтобы ты оказалась права и дело действительно было в нем, – напутствует сестра, и мы прощаемся.
Эта ее фраза будоражит меня настолько, что, повесив трубку, я хмуро гляжу на телефон – обычно так делают актеры в дрянных телесериалах. Не уверена, что именно меня задело, но убеждаю себя поразмыслить над этим позже.
А теперь нужно влезть в шкуру продавщицы. Суть еженедельной редколлегии заключается в том, что редакторы расхваливают рукописи главному редактору и руководителям других отделов, которые могут отклонить предложение по любой из многочисленных причин: такое не продается, книга слишком похожа на вышедшую в прошлом году или устарела, или слишком рискованная. Конечно же, для редакторов многое стоит на кону, и поэтому редколлегии отдают дарвинизмом, а принятие решений в значительной степени обусловлено отношениями между сотрудниками. Эмоции бушуют, и младшие редакторы, жаждущие сделать себе имя, нередко выходят из переговорной в слезах. На мою долю тоже выпало немало тяжелых совещаний, пока я карабкалась по карьерной лестнице, но из шести романов, которые я презентовала в этом году, все шесть включены в план – внутренний рекорд нашего издательства, – и мне ничего не хотелось бы больше, чем сохранить свои идеальные показатели. Ну, и неплохо бы произвести впечатление на Ричарда в профессиональном плане. Будет ужасно, если череда моих редакторских побед прервется сразу после нашего вчерашнего свидания.
Войдя в переговорную, я тут же чувствую присутствие Ричарда. Слышу его хрипловатый смех и краем глаза замечаю, как он наливает кофе в пластиковую чашку. Я не осмеливаюсь подойти к нему или даже посмотреть в его сторону. Поэтому решаю не болтать с коллегами, а сажусь за длинный овальный стол и углубляюсь в свои записи. Жаклин Доди, моя хорошая подруга и ближайшая союзница в редакции, пристраивается рядом и спрашивает, не хочу ли я пончик. Благодарю и отказываюсь – наверное, впервые в жизни отказываюсь от хрустящего пончика с кремом. Но я слишком нервничаю, чтобы есть. Мне никогда не приходилось выступать по работе перед человеком, с которым я накануне переспала – да и вообще спала, если уж на то пошло.
И тут я слышу голос Ричарда:
– Что случилось? Парр отказывается от пончиков?
– И не говори! – подхватывает Жаклин. – Что это с тобой, тощая сучка? Ты же можешь себе позволить несколько калорий.
– Ага, – добавляет Ричард. – Разве ты не знаешь, что, обладая фигурой манекенщицы, невежливо отказываться от сладостей?
Я поднимаю на него глаза, одновременно удивленная и польщенная тем, что он сумел сделать комплимент моему телу в первые же пять минут общения.
– Эй, я тут сосредоточиться пытаюсь, – ворчу я, а Ричард садится напротив. Я волнуюсь, и начинаю дергаться еще больше, когда чувствую, как его нога касается моей. Качаю головой и отодвигаю ногу, гадая, сколько раз он соприкасался ногами с женщинами под этим самым столом. Интересно, спал ли Ричард когда-нибудь с кем-то еще из редакции? Надеюсь, нет.
Его нога снова прижимается
– Что?
– Ничего, – отрезаю я и снова качаю головой.
Наш главный редактор, Сэм Хьюлетт, обычным сухим и непререкаемым тоном объявляет начало собрания и предоставляет слово Молли Харрингтон. Она презентует исторический роман для юношества, действие которого происходит в Брюгге. Пытаюсь сосредоточиться на выступлении Молли, но мысли упрямо сворачивают на вчерашний вечер. Немного погодя Ричард начинает рисовать закорючки в блокноте, гипнотизируя меня и узорами, и движениями руки. Заметив, что я за ним наблюдаю, он пишет в блокноте «Я все еще». Зачеркивает эти слова, оглядывается, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь еще, и выводит «чувствую». Переворачивает страницу и заканчивает фразу: «твой вкус». Сердце начинает глухо колотиться в груди, когда я вспоминаю, как его губы касались меня вчера. Клянусь себе никогда больше не смотреть на его блокнот.
Два часа и шесть книг спустя (четыре из которых забраковали) наступает моя очередь презентовать проект. Ричард разворачивает ко мне стул и улыбается. Я пытаюсь не обращать на него внимания и начинаю немного сбивчиво рассказывать о романе и делиться восторгами по поводу того, насколько он остроумен и увлекателен.
– Речь о жительнице Чикаго, которая по ряду причин решила бросить свою чудесную упорядоченную жизнь и переехать на юг Франции. Её ждут препоны и невзгоды, но в итоге она узнает о себе много чего неожиданного. Книга невероятно душевная и захватывающая.
Сэм перебивает меня вопросом:
– По-вашему, на какую целевую аудиторию она рассчитана?
– Мне кажется, понравится всем читателям Питера Мейла. Но роман довольно приземленный, поэтому думаю, что будет даже более широкий охват, чем обычно у книг Мейла. По-моему, эту историю полюбят женщины всех возрастов. И, смею надеяться, мужчинам книга тоже придется по душе.
Еще одна дама из редакции, Дон Болин, с самодовольным выражением лица наклоняется вперед. Дон из тех язвительных и нацеленных на конкуренцию коллег, которые откровенно завидуют каждому чужому успеху. В частности, моему. Поэтому не удивляюсь, слыша её комментарий:
– Это же просто копия «Под солнцем Тосканы».
– Что ж, Дон, повторю для тебя персонально, – преувеличенно терпеливо говорю я. – Для начала, здесь речь о Франции, а не об Италии. – К очевидному разочарованию Дон, раздается несколько смешков. – Кроме того, и по сюжету, и по исполнению эти книги совсем непохожи, – добавляю я.
« И, пожалуйста, протирай свое сальное лицо тоником».
Жаклин поддерживает меня:
– Ну, мне понравился стиль. Живой и описательный, но без словесных нагромождений. И сама история очень волнующая. В воскресенье я весь день страдала от дичайшего похмелья, но все равно не могла оторваться от этой рукописи.
Все смеются, потому что Жаклин часто перебарщивает, когда после работы мы заходим куда-нибудь выпить.
– Что ж, я согласен с Жаклин, что стиль живой и описательный, но мне в этой книге чего-то не хватило.
Если Сэм говорит, что ему чего-то не хватило, это плохой знак, и я начинаю беспокоиться. Пока я морально готовлюсь работать с возражениями, Ричард вытаскивает изо рта колпачок ручки и спрашивает:
– Скажи, Клаудия, а автор на самом деле переехала во Францию?
Я отрицательно качаю головой. Знаю, он клонит к тематике возможных рецензий.