Детский остров. В куриной шкуре. Предсказатель прошлого. Последние драконы (сборник)
Шрифт:
– Вы совершенно правы, госпожа Аалтонен, – согласилась девушка.
– И у вас есть… кохтаус?
– Простите, госпожа директриса. Я не совсем поняла, на что вы намекаете, но надеюсь, что вы не имеете в виду ничего неприличного?
– О нет! – Теперь наступила очередь смущаться директрисе. – Кохтаус – это когда два человека только видят друг друга, но ничего больше не делают.
– Так у нас и было, – согласилась Вероника. – Но, честно говоря, мне хочется, чтобы Джон Грибкофф сделал со мной что-нибудь еще… более энергичное. Мне же семнадцать лет, и
Директриса почувствовала облегчение, потому что происшествие, как оказалось, пребывало в рамках допустимого. Подобные случаи в детском доме уже бывали. Воспитанники и воспитанницы устраивали романы между собой, был даже случай, когда воспитанница соблазнила преподавателя черчения. Что же касается влюбленности в актеров, спортсменов и телевизионных полицейских, то подобные случаи происходили довольно часто.
Директрису смущало только, что возлюбленный Вероники уже умер и никто этому не удивляется. Надо будет проверить с психиатром, не зарождается ли в девушке болезнь некрофилия, то есть любовь к мертвецам.
– И где же вы делаете… кохтаус? То есть встречаетесь? – спросила директриса.
– К сожалению, госпожа Аалтонен, я не смогу вам ответить на этот вопрос, – сказала Вероника. – Потому что вы мне наверняка запретите наш кохтаус.
Вероника уже сомневалась в том, что под словом «кохтаус» скрывается всего-навсего «свидание».
– Но ведь это шутка, игра! – воскликнула директриса, зная уже, что совершает ошибку. Если ты имеешь дело с человеком, у которого есть мания – какая угодно: любовная, национальная или идейная, – надо с ним если не соглашаться, то по крайней мере не спорить.
– Для вас, может быть, и шутка, – спокойно ответила девушка. – Но для меня переломный момент в жизни. Может быть, я убегу от вас вместе с Джоном. Он уговаривает меня бросить вашу школу.
– И где же вы будете жить?
– У Джона осталось несколько замков и летних домиков. Может быть, мы с ним побудем на Таити.
– Голубушка, – рассердилась директриса. – Какой еще Таити? Твой Джон умер, разбился, ты же сама сказала!
– Что-то разбилось, а что-то для меня осталось, – загадочно произнесла Вероника, взяла с тумбочки небольшую фотографию своего возлюбленного и поцеловала ее. После этого она протянула ее директрисе со словами: – Поглядите.
Поперек фотографии было написано размашистой рукой:
«Моей возлюбленной Веронике от верного ей Джона Грибкоффа». И дата: «6 сентября». Две недели назад.
– Ясно, – сказала директриса, возвращая фотографию и тяжело вздыхая. Она не думала раньше, что Вероника – такая лгунишка. Самой подписать себе фотографию – как это пошло!
В то же время маленькая ложь тщеславной девушки чем-то успокоила директрису. Если Вероника идет на такие наивные хитрости, значит, опасности для ее жизни и жизни человечества пока нет. Хотя, конечно, девочка требует к себе повышенного внимания – такой возраст… что поделаешь!
– Вероника, – сказала директриса, – я тебя понимаю. Трудно девушке в таком возрасте находиться в четырех стенах, даже
– А вот это никому не известно! – резко возразила Вероника, и ее щеки окрасились ярким румянцем. – Откуда мне знать, что я – обыкновенный человек? А вдруг во мне таится чудовище? Или страшный микроб? Или по достижении совершеннолетия я взорвусь, подняв в воздух весь ваш любимый остров?
– О нет! – воскликнула директриса, которая и сама всегда жила в ужасе от такой возможности. – Это так на тебя не похоже, Вероника! Ведь ты всегда была хорошей пейти!
– Была, да кончилась, – сурово ответила Вероника. Она обратила свой воспаленный взор к большому портрету лилового красавца и воскликнула: – О мой Джон, ты один во всем свете не боишься меня, ты один мне доверяешь! О, как я устала жить в роли потенциального чудовища, быть чужой среди людей, к которым я так стремлюсь всем сердцем. Я хочу быть обыкновенной девушкой, я хочу целоваться с простым сельским парнем, но даже здесь судьба смеется надо мной – из всех возможных поклонников мне достался лишь один – труп, разбившийся вдребезги о вершину Килиманджаро!
– Эвереста, – поправила воспитанницу памятливая директриса.
– Ах, какое мне дело до того, как называется та гора, которая подставила под твое мягкое тело свои острые скалы! И ты остался лишь видением… Но и этого мне не дано! И это у меня отбирают!
– Никто не отбирает его у тебя, – откликнулась директриса. – Ты вольна любить этого Джона. Только не принимай так близко к сердцу. Учись, гуляй, играй в подвижные игры… никто не будет тебе мешать. Ведь нас беспокоит лишь твое душевное состояние!
Но Вероника не слушала добрую директрису. Она рухнула на кровать и залилась горькими слезами.
Комиссар Милодар внимательно слушал рассказ директрисы. Он поднялся, подошел к окну и стал вглядываться в озерную даль, затянутую мелким дождем.
– И что же заставило вас не поверить девушке? – спросил он наконец.
– Как вы догадались, что я не поверила?
– Иначе зачем вам ночью бегать по острову?
– Тьетенкин, – согласилась директриса. – То есть разумно с вашей стороны. Я не до конца поверила девушке. Потому что я просила врача усилить наблюдение за этим ребенком…
– Сколько ребенку лет?
– Семнадцать по земному счету. Но мы не знаем, сколько по ее счету.
– Надо бы раньше выпускать ваших птенчиков на волю! Они застаиваются в гнездышке.
– О, я вас понимаю! Но есть указание ИнтерГпола задерживать пребывание сирот на Детском острове до последней крайности. Сироты должны быть идентифицированы.
– Как? – удивился комиссар.
– Это есть русское слово! – гордо сказала директриса, которой не всегда легко давались очень длинные русские слова.