Детский сад
Шрифт:
Милена, прежде чем ответить, помолчала лишь пару секунд, не больше. Терять время не следовало — это все равно что ловить сорванный ветром с головы платок: не схватишь вовремя — и все, он улетел.
— Хорошо, — сказала она, — мы беремся.
— В самом деле? — Похоже, что женщина слегка удивилась. — А вы все работаете в Зверинце, все — профессиональные певцы?
— Да, — ответила Милена односложно, а сама затаила дыхание: «Все, она клюнула».
— Что ж, очень хорошо, — сказала женщина. — Мне надо будет довести это до остальных, посмотреть, что они скажут. Только как вы
— Нет-нет, в том-то все и дело, что не только их.
«Мы продажны: любой каприз за ваши деньги».
И Милена вспоминала, как она тогда беседовала с Риферами об их истории и о том, как развивалась коралловая индустрия и как кораллы использовались в возведении той громадной белой стены, отгораживающей море, — Большого Барьерного рифа. Она вспоминала репетиции, реплики, поданные не вовремя, и растерянное выражение лиц актеров — сплошной оторопелый ужас — от смятенного осознания того, что вирусы ничего им не подскажут, так как пьеса в репертуаре не значится.
Она вспоминала, как беспомощно топтался на месте актер, игравший шекспировского Мотылька, не зная, что ему делать.
— Ма, слушай, куда же мне сейчас идти? И вообще надо идти или просто оставаться, где стою? Я не знаю, как мне действовать дальше!
— Конечно нет, откуда тебе знать? — говорила ему Милена. — Это же совершенно новая пьеса, понимаешь? Думай сам, решай, как лучше.
Озадаченное выражение так и не сошло у Мотылька с лица. У Милены возникла идея:
— Кажется, я знаю. Дело же происходит до Революции, так? Тогда все курили сигареты, и ты в том числе. Возьми, вроде как вытащи пачку — а она у тебя пустая, — и вот ты начинаешь приставать к прохожим, клянчить сигарету. Да, да — вот так, в отчаянии; ты же как наркоман, не можешь без курева.
Вот так Милена стала режиссером.
Весь тот октябрь после ухода Ролфы и часть ноября Милена занималась только тем, что указывала актерам, что им нужно делать. Она вспоминала, как пришлось нанимать кареты скорой помощи в больнице Святого Томаса, чтобы привезти освещение. Вспоминала примерки костюмов; яркая мышка-закройщица из Зверинца, частично компенсировавшая им отсутствие доступа к дармовому реквизиту с Кладбища. Милена наведывалась во все Братства подряд, где должен был состояться тот или иной юбилей, и предлагала им сделать постановку. Лодочники, гувернеры с гувернантками — все создавали свои Братства как раз незадолго до Революции. Каждое Братство было подобно отдельному государству — со своим укладом, с соперничеством со всеми остальными.
— Братство Чего Изволите — так именовались горничные и прочая прислуга, работавшая в домах членов Партии, — хочет, чтобы мы им сварганили постановку! — победно объявляла Милена, рассчитывая на энтузиазм.
Труппа же в ответ лишь издавала тяжелый стон.
— Как, опять? Да куда столько!
— У нас на каждую уходят недели!
Проблема была во времени.
Решение подыскали сами актеры. Причем такое, какое Милене совсем не понравилось.
Как-то раз, вспоминала она, ее привели
— Привет, крошка! — приветствовали они входящих. Они теперь звали друг друга исключительно «крошками».
В углу комнаты сидела Аптекарша.
Милена насторожилась: Аптекарей вокруг Зверинца ошивалось хоть отбавляй. Они торговали из-под полы суррогатными вирусами, усиливающими эмоции и способность к подражанию.
Аптекарша встала. На ней были черные лайкровые леггинсы, выгодно подчеркивающие стройные ноги, и просторная белая кофта, скрывающая круглый выпирающий живот. Лицо покрывала типичная для Аптекарей косметика: клоунски веселое обещание эмоционального изобилия.
— Любой спектакль разворачивается прежде всего в сознании! — заявила Аптекарша. — А сознания можно считывать! — Она потрясла чашкой Петри, точно бубном. В чашке на агаре росла культура вируса.
— У этого вируса есть детки, — начала рассказывать она. — Вирус сажает их внутри вас, и детки вас считывают. Затем приходит мама, собирает урожай и поглощает его. А потом она рождает новую пьесу — для всех вас. И так можно сделать с любой пьесой. — Она подняла руку в перчатке, как бы говоря: что может быть проще?
Крошки зааплодировали. Представление пришлось им по вкусу.
— Так это не одна болезнь, а две, — заметила Милена.
Женщина изменилась в лице.
— Первая болезнь выхватывает целые куски личности. Вторая — это вирус-переносчик, который собирает всю эту информацию и объединяет ее. Верно?
— Точно. Всего-то делов, — с клоунской улыбкой сказала Аптекарша, снова воздевая руку в перчатке.
— Обоим вашим вирусам нужно собрать информацию. ДНК должна быть открыта для изменений. Значит, ни один из них не может быть покрыт Леденцом. Очевидно, ваш вирус-переносчик самовоспроизводится. У него что, два набора хромосом — один для информации, другой для воспроизводства?
— Два набора только у вируса-переносчика, — сказала женщина.
— Только у вируса-переносчика, — мрачно повторила Милена.
— Ну и что? — не поняла Сцилла.
— Да то, что он заразный! Он заразный и способен мутировать. Черт возьми, женщина, да эта твоя дрянь — настоящий конец света!
— Э-э… Ма. Мы знаем, ты не любишь вирусы… — начал Король.
— Да неважно, что я люблю, а что нет. Дело в том, что эти вирусы могут понаделать! Они поглощают сознания. Они превращают сознания в заразную болезнь. Один человек может превратиться в другого. Нами может завладеть кто угодно!
— Этот вирус в ходу у многих Братств, — заметила Аптекарша. — Он применяется всякий раз, когда людям приходится обмениваться информацией или когда требуется знать заранее, что сейчас сделает тот или иной человек.
— И много ты уже таких продала? — задала Милена вопрос слегка подсевшим голосом.
— Да уж немало.
— Знай об этом Партия, тебя бы мигом отправили на Считывание — только в ушах бы зазвенело.
— Ага, только для начала меня еще найти надо, — дерзко усмехнулась Аптекарша.