Детство Александра Пушкина

Егорова Елена Николаевна

– Скорей же, не то мама совсем рассердятся.

– Ну и пусть! – буркнул Саша, но тут же нехотя побежал с сестрой к матери. Надежда Осиповна крепко взяла его за руку и повела в сад.

После возвращения с прогулки и ужина Оля принялась играть в куклы, а мальчик снова устроился в бабушкиной корзине в ожидании интересного рассказа. Марья Алексеевна знала от дочери о Сашином непослушании на улице, но не стала распекать внука, а начала рассказ издалека:

«Прадед твой, а мой свёкор Абрам Петрович Ганнибал происходил из княжеского африканского роду. Лет восьми он был увезён с другими знатными отроками в залог к турецкому султану в Константинополь. До старости свёкор всё вспоминал родной свой город Логон да любимую старшую сестру Лагань. Когда его увозили, она долго плыла вслед за кораблём и утонула. Русский посланник выкупил Абрама из сераля через знакомого визиря и прислал его государю Петру Алексеевичу. Царь полюбил своего арапчонка, потому что умным да сметливым он оказался. Пётр Великий окрестил его,

воспитал и дал образование. Инженером по фортификации Абрам Петрович стал. И не рабом царю, а наперсником. За старание да ум перед многими отличал его великий государь и даже тайным секретарём при себе сделал. Хотя после смерти царя опалу пережил Абрам Петрович, потом при государыне императрице Елизавете Петровне до генерал – аншефа дослужился, богатые поместья от Её Величества за верную службу получил. Строг он был, да и милостив. Дед твой Осип Абрамыч без его благословения на мне женился. Я о том и знать не знала. Жила с батюшкой своим, Алексеем Фёдорычем покойным, в липецком имении нашем Покровском. Осип по казённой надобности на чугунных заводах тогда бывал и часто к нам заезжал. Посватался ко мне, батюшка меня и отдал. Мне жених по сердцу пришёлся: весёлый, ловкий, на ногу лёгкий. И лицом приятен был, хоть и арап. О его долгах и разгулах мы ничегошеньки не ведали. Абрам Петрович за этакую жизнь на сына очень серчал. После свадьбы приехали мы к свёкру в Суйду. Как впервой увидала я его, так и обмерла, ноженьки мои подкосились. Сам он лицом тёмен, глядит строго, глазами как сверкнул! Страшно мне сделалось. Он водой меня попрыскал, я в себя пришла. И вовсе не таким ужасным старый арап оказался. С добром ко мне относился и к матери твоей новорождённой. А супруг беспутный моё приданое промотал, нас у отца своего бросил и потом с Устькой Толстой незаконно повенчался. Да брат его Иван Абрамыч, матери твоей крёстный, генерал прославленный, вступился за меня тогда перед государыней Екатериной Алексеевной, не оставил в бедности погибать. Государыня велела вторую женитьбу супруга моего незаконной признать и наказать его примерно. А мужнино имение Кобрино опека за нами удержала, не то б и его промотал. Я Осипа с тех пор не видала, да и та жена незаконная покинула его. Давно один – одинёшенек живёт он в Михайловском, старый да немощный. Так – то вот. Недаром в народе говорят: кто мать и отца не слушает, не почитает, тот в добре не бывает… Да поздно уж, спать пора», – закончила свой рассказ бабушка, заметив, что внук трёт глаза кулачками.

Укладывает Марья Алексеевна Сашу, склонилась над ним в своём кружевном чепце, очках и тёплой шали на плечах, поцеловала и перекрестила, а мальчик не спит ещё, просит:

– Бабенька, расскажите дальше про Бову – королевича. Ну, расскажите!

– Так и быть, слушай. Вот продали корабельщики пленённого ими Бову царю Зензевею. И служит храбрый Бова – королевич ему на конюшне. А у того царя была дочь, прекрасная царевна Дружневна. Увидела она из своих хором Бову на конюшне и пленилась его несказанной красотой. Надела Дружневна богатое платье, пришла в терем к отцу своему и просит: «Государь ты мой, батюшка! Много у меня мамок, да нянек, да девушек сенных, а слуги ни одного нет. Завтра, батюшка, на пиру у стола и послужить некому. Дай мне своего холопа, что купил ты вчера у корабельщиков». Зензевей любил свою дочь, велел он позвать Бову и приказал ему служить Дружневне.

А прекрасная царевна на пиру нарочно нож под стол уронила да говорит: «Бова, подай мне нож!» И Бова кинулся исполнять приказание. Тут и сама Дружневна опустилась под стол, ножа не взяла, а взяла Бову за голову и целовала его в уста сахарные и в очи ясные. А Бова вырвался, опять стал у стола и начал свою госпожу ругать: «Прекрасная царевна Дружневна! Негоже тебе меня, раба своего, целовать. Отпусти меня к товарищам». И пошёл Бова на конюшню, а царевна не могла вслед ему наглядеться. Лёг Бова спать и спал пять дней и пять ночей.

Встал Бова и слышит конское ржание. Вошёл он в хоромы и спрашивает: «Государыня – царевна! Что за конский топ и ржание в нашем царстве?» Дружневна отвечает ему: «Бова, долго спишь, ничегошеньки – то не знаешь! Пришёл из Задонского царства король Маркобрун и с ним сорок тысяч воинов, всё наше царство осадил. И батюшка мой не смог его разбить, и встретил его в городских воротах, и назвал его любимым зятем, а мне мужем». Тогда Бова пошёл на конюшню, оседлал жеребца да поехал к Маркобруновой дворне тешиться. Не было у него ни меча – кладенца, ни копья, лишь взял метлу с собой. И стала дворня над Бовой насмехаться и наезжать по пять, по шесть человек. Начал Бова – богатырь скакать, метлою махать. И прибил так пятнадцать тысяч человек. Увидала Дружневна, что Бова один скачет, и ей стало жаль, что убьют его. Надела она богатое платье, пошла к отцу своему царю Зензевею и просит: «Государь мой батюшка, вели Бову унять, что ему за честь с маркобруновой дворнёй тешиться?» И Бова поехал тогда на конюшню, и лёг спать, и спал девять дней и девять ночей… И ты спи, внучек. Что дальше было, завтра доскажу. Утро вечера мудренее.

* * *

Бабушкины рассказы и сказки, сам облик её стали для Саши незабываемыми образами счастливого детства и воплотились в благодарные строки, которые он сочинил в 1822 году:

Наперсница

волшебной старины,Друг вымыслов игривых и печальных,Тебя я знал во дни моей весны,Во дни утех и снов первоначальных…Ты, детскую качая колыбель,Мой юный слух напевами пленилаИ меж пелён оставила свирель,Которую сама заворожила.

Впервые в Захарове

В ноябре 1804 года Марья Алексеевна купила небольшое имение Захарово в Звенигородском уезде. В сельце тринадцать крестьянских дворов и земельные угодья окрест. Деревянный двухэтажный барский дом с портиками, бельведером и двумя флигелями стоит на пригорке, окружённый тенистым парком с цветниками. Напротив него берёзовая роща. Сад спускается к речке Шараповке, запружённой в месте слияния с речкой Площанкой. Виды вокруг сельца бабушке очень понравились. Хорошо здесь будет летом внучатам! От Москвы, конечно, далековато – сорок вёрст, зато до Звенигорода недалече. А приходская церковь и вовсе близко – всего – то в двух верстах в селе Вязёмы, имении князя Бориса Владимировича Голицына, её дальнего родственника. Прежние владельцы Захарова Тиньковы часть крестьян оставили за собой и переселили их в другие свои имения, а освободившиеся избы и один из флигелей заняли дворовые Марьи Алексеевны, крепостные и вольные. В сельцо перебрался и Егор Фёдорович Матвеев, сын овдовевшей к тому времени Арины Родионовны, а ранней весной приехала шестнадцатилетняя Марьюшка с братом Стёпкой.

В середине мая 1805 года Сергей Львович Пушкин повёз в Захарово жену и детей. Было уже тепло, поэтому отец и старшие дети с дядькой ехали в открытом четырёхместном экипаже. Няня Ульяна больше за Сашей не ходила. За подросшими мальчиками теперь присматривал дядька Никита Козлов, камердинер отца. С ними «путешествовали» моська Жужу и кот Тришка, усаженные каждый в свою просторную корзинку с мягкой подушкой. Надежда Осиповна с младенцем Лёвушкой, родившимся 17 апреля, на пасхальной неделе, болезненным Николенькой, Ариной Родионовной и кормилицей отправились в путь в закрытой карете, опасаясь сквозняков. Следом дворовые везли домашний скарб на подводах.

В дороге всё казалось Саше и Оле таким интересным! Вначале ехали по шумной многолюдной Москве с её дворцами, садами, купеческими домами, торговыми рядами, златоглавыми церквями и монастырями. Миновав заставу, выехали на Звенигородский тракт. Перед глазами проплывали подмосковные сёла и деревеньки, засеянные поля и заливные луга, леса с высокими тёмно – зелёными елями и соснами вперемежку с белыми берёзами и осинами, шумевшими молодой листвой.

Часа в четыре пополудни въехали в Захарово. Во дворе их встретила заслышавшая звон колокольчиков бабушка с дворней. Сергей Львович первым соскочил с подножки экипажа и подал руку жене, выходящей из кареты. Марья Алексеевна расцеловала дочь и приняла на руки крошку Лёвушку. Арина Родионовна подхватила Николеньку. Никита помог слезть сначала Оле с Жужуткой на руках, а потом и Саше. Дети стали с интересом оглядывать двор. Каким он показался им просторным после московского дворика, стиснутого со всех сторон особняками!

– Здорово здесь! – вырвалось у Саши.

– Очень здорово! – согласилась сестра. – Бабенька, а где мы будем жить? – спросила девочка у Марьи Алексеевны.

– Вон там, Олюшка, во флигеле для вас с няней и Никитой комнаты приготовлены, – ответила бабушка. – Параша, горничная ваша, знает, какая для кого.

Понянчив немного Лёвушку, бабушка поручила его кормилице и подошла к экипажу, где в корзине всё ещё восседал Тришка, беспокойно оглядываясь и принюхиваясь к новым запахам.

«Тришенька, иди ко мне, мой котик!» – бабушка взяла любимца на руки и понесла к дому, намереваясь пустить его первым по русскому обычаю.

Тут к детям с лаем подбежал серый дворовый пёс с чёрной «кляксой» на лбу. Жужу заворчала на него, а Оля в первый момент отпрянула.

«Свои, свои, Соколко! – прикрикнула на пса Марья Алексеевна. – Не бойся, Олюшка, он добрый, никого не тронет и Жужутку твою не обидит».

Первым осмелился Саша и почесал пса за ушком. Соколко весело завилял хвостом – бараночкой. Тут и четырёхлетний Николенька подбежал и стал его гладить. Оля с опаской спустила всё ещё ворчащую моську на землю. Собаки обнюхали друг друга и подружились. Да и не из – за чего им было ссориться! Жужу ведь вовсе не претендовала на удобную Соколкину конуру, а пса её диванная подушка подавно не интересовала.