ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
Шрифт:
Тщетно пытался я найти себе оправдание, я чувствовал, что вот-вот заплачу… Тогда я натянул теплое одеяло на свой подрагивающий подбородок и спасся бегством в сон.
Когда я проснулся, сквозь «лунную дырочку» в ставне проникал утренний свет. Постель Поля была уже пуста. Я распахнул окно: шел дождь. Не чудесный звонкий и фиолетовый грозовой ливень, а нескончаемый терпеливый дождь, который тихо ронял капли.
Вдруг я услышал стук колес и увидел выходящего из-за угла дома Франсуа; он шествовал впереди мула, запряженного в тележку, и над ней торчал огромный раскрытый зонт. Под этим сооружением сидела тетя Роза, укутанная в одеяло. Кругом
За тележкой следовал дядя Жюль, тоже под зонтом, ведя при этом велосипед. Вскоре все они скрылись вдали, ушли печальной дорогой возвращения.
Я застал моих родных за столом; они с большим аппетитом завтракали вместе с Лили.
Мое появление было встречено небольшой овацией. У отца было какое-то странное, немного лукавое выражение лица.
— Огорчение не помешало тебе спать даже в эту последнюю ночь! — смеясь, сказал он.
— Он храпел! — воскликнул Поль. — Я его легонько подергал за волосы, чтобы разбудить, и он даже не почувствовал!
— Он переутомился! — ответил отец. — А теперь ешь, уже девять часов, и дома мы будем только к часу, хоть на подмогу нам и пришел воскресный омнибус.
Я быстро сжевал свои бутерброды. Мне было стыдно перед Лили за мое вчерашнее поражение, и я поглядывал на него лишь украдкой.
Не зная, как начать разговор, я спросил:
— А почему наши уже уехали?
— Франсуа должен до десяти часов доставить свои овощи на перекресток Четырех Времен Года, — ответила мама. — Тетя Роза будет ждать нас у омнибуса.
И мы зашагали под дождем в наших длинных пелеринах. Лили нахлобучил на голову мешок и объявил, что непременно нас проводит. В колеях струились ручейки, глухо доносились все привычные звуки, и мы не встретили ни души на дороге.
У околицы села подле зеленых ворот ждал омнибус.
Тетя Роза уже устроилась там вместе с детьми; омнибус был полон крестьян, одетых по-воскресному.
Это была длинная зеленая карета; на окошках под самым потолком висели короткие полотняные занавески, обшитые бахромой. Лошади били копытами, кучер в серой накидке и клеенчатой шляпе трубил в рожок, поторапливая запоздавших пассажиров.
Мы стали прощаться с Лили тут же, при отъезжающих.
Мама его поцеловала, и он, как всегда, покраснел, потом его поцеловал Поль. Когда же я просто пожал ему руку, как и подобает мужчине, я заметил, что у него дрожат губы и на глазах слезы. Отец протиснулся к нам.
— Ну-ну, — сказал он, — не станешь же ты плакать, как маленький, при посторонних, на вас же смотрят!
Но Лили только понурил голову в своем капюшоне-мешке и скреб землю носком башмака. Мне тоже хотелось плакать.
— Надо же наконец понять, — внушал нам отец, — что жизнь состоит не из одних удовольствий. Я тоже не прочь был бы остаться здесь и жить на холме. И даже в пещере. И даже совсем один, как отшельник. Но не всегда можно делать то, что тебе приятно!
Упоминание об отшельнике меня поразило; но я решил, что это вполне естественно, одна и та же мысль пришла в голову нам обоим. А отец говорил:
— В июне будущего года Марсель должен держать очень серьезный экзамен, и ему придется весь год много работать, особенно над орфографией. Он пишет «самообладание» через два «н», и я готов поспорить, что он не умеет правильно написать «отшельник».
Я
Отец продолжал как ни в чем не бывало:
— Ему необходимо прилежно трудиться. Если он отнесется к этому серьезно, будет делать быстрые успехи, то мы приедем сюда на рождество, затем в последний день масленицы и на пасху. Ну так вот, нечего реветь при всем народе; пожмите друг другу руки, как мужественные охотники, — ведь вы охотники, верно? До свидания, Лили, до свидания, дружок! Не забывай, что незаметно подойдет время получать свидетельство об окончании школы и что грамотный крестьянин стоит трех неграмотных!
Отец, наверно, еще долго наставлял бы нас на путь истины, но кучер властно затрубил в рожок и дважды щелкнул кнутом. Мы поспешили сесть в омнибус.
Однажды в полдень, возвратившись домой после дополнительного урока, посвященного грамматическому разбору, я услышал в подъезде голос Поля, звонко отдававшийся на лестнице. Перегнувшись через перила, он кричал:
— Тебе прислали письмо по почте! На нем даже марка есть!
Я помчался наверх, перепрыгивая через несколько ступенек, и расшатанные перила запели, как бронзовая арфа.
На столе рядом с моей тарелкой лежал желтый конверт, на котором наискось и буквами разной величины было выведено мое имя.
— Бьюсь об заклад, — сказал отец, — что это письмо от твоего дружка Лили!
Как я ни старался, мне не удавалось вскрыть конверт, хоть я и оторвал все четыре уголка; тогда отец взял конверт и, точно ловкий хирург, разрезал его по краю кончиком ножа.
Из письма выпал листочек шалфея и засушенная фиалка.
Лили говорил со мною, это была его живая речь, записанная на трех страничках школьной тетради большими корявыми буквами, а строчки делали зигзаги, старательно обходя чернильные кляксы.
— Товарищ мой!
Я беру Перо в руки, чтобы сказать тибе что в этом году певчие дрозды не прилители. ничево ну прямо ничево, даже сорокопуты улители. как Ты, я и двух не пымал. Куропадок тоже. Я туда больше не хожу не стоит, лучше Трудица в Школи чтобы научица. Орфографии иначе чтож? Это невозможно, даже крылатиков почти совсем нет. Они мелкие, птицы их не хотят. Это Обидно, вот Шастъе что ты не здесь, это просто бетьствие я скучаю когда приедешь, тогда Птицы ничево себе, и куропадки — и певчие Дрозды на рождество. И притом они украли у меня двенадцать ловушек и наверно штук пядесят Дроздов. Ято знаю Кто, самые хорошие Ловушки. Это тот из Алока, Хромой. Помни что я об этом буду помнить и притом здесь холадна, дуит мистраль каждый день на охоти у меня зябнут Ноги, к счастью у меня есть Кашне. Но я скучаю о тибе, батистен доволен ловит по трицатъ дроздов в день на Смолу. Третево дня, десять садовых овссянок, а в Суботу двенадцать рябиников, на Смолу. Третеводня я был под Красной Маковкой, я хотел послушать Камень, он отморозил мне ухо, он ни хочет больше петь он только Плачет, вот все новости, привет чесной компании. Я посылаю тибе листочик шалфея и фиялку твоей матери, твой друг навек Лили. Мой адрез. Беллоны Через Лавалантин Франция.