Детство Маврика
Шрифт:
– Много звезд, мамочка, - ответила Любовь Матвеевна.
– Яркие звезды.
– Значит, родился уж, - кротко улыбаясь, сказала старушка. Дождалась. Открой, Катя, миску со святой водой. И положи меня на кровать. Не ссорьтесь тут без меня!
– еще раз попросила Екатерина Семеновна, обращаясь ко всем, и махнула на прощание слабеющей рукой.
Как никогда, горько Екатерина Матвеевна осознавала свое женское одиночество, и почему-то сейчас она подумала об Иване Макаровиче Бархатове. И ей стало стыдно. Как могла она в такую минуту думать о нем?
Неторопливая
– Глядите, глядите, кунается в воде ее душенька...
Маврик этого не видел и не мог видеть, потому что он был простой, обыкновенный, а не блаженный. Марфенька же видела, как душа Екатерины Семеновны, трижды окунувшись в святой воде миски и этим смыв с себя все земное, подлетела к портрету Матвея Романовича и коснулась его лица, после чего Матвей Романович улыбнулся душе. Этого Маврик тоже не мог видеть по той же причине. Но что это было именно так, мальчик не сомневался.
В эту зиму не было елки у Маврика. А та, что доставил Терентий Николаевич, пошла на похоронную хвою. Обрубленные сучья были разбросаны вместе с другими привезенными из леса от зашеинского дома до кладбищенских ворот.
Траур по бабушке не позволил Маврику побывать и на других елках. Ему не запрещали этого, но ему было понятно и так, что в этом году неприлично скакать и петь по крайней мере сорок дней после смерти бабушки, которые он проживет у тети Кати.
Тетя Катя очень часто плакала по бабушке, и Маврику приходилось каждый раз утешать ее:
– Неужели ты, тетя Катя, не понимаешь, что ей там будет лучше с дедушкой? О чем же ты?
– Лучше-то лучше, - соглашалась тетя Катя, - но дома тоже неплохо было мамочке.
Это настораживало мальчика. В бога, в загробную жизнь он верил твердо и непреложно. Для него было ясно все, кроме разве одного, о чем он стеснялся спросить. А ему очень хотелось знать, в чем ходит бог-отец, когда он не в раю, а у себя дома. Неужели он, так же как отец Михаил, как отец протоиерей, тоже ходит в этих... в брюках. Это ужасно. Санчик говорит:
– Наверно, да. А в чем же ему ходить у себя дома?
Ильюша сказал:
– Откуда я знаю. Если хочешь, спрошу у папы или у отца Петра. Уж он-то знает.
– Нет, нет, нет, - запротестовал Маврик.
– Дай слово, что ни у кого не будешь об этом спрашивать!
Преследуемый неотвязной мыслью, не любивший невыясненных вопросов, Маврик задал тете Кате обходной вопрос:
– Тетечка Катечка, как ты думаешь, что носят под низом архиереи, владыки... И вообще святые?
Екатерина Матвеевна не нашлась, как ответить племяннику. И она сказала, поразмыслив:
– У них под низом кружева, кружева, кружева и такой рюш с тюлевыми оборками.
Маврик больше не задавал тете Кате подобных вопросов. Он понял, что она этого не знает и сама.
Тягостно
Хоронить ее никто не поехал. Письмо из богадельни пришло после того, как она была похоронена. Да и кто мог поехать? У мамы на руках маленькая Ириша, у тети Кати свое горе. Да и зимой из отрезанной Мильвы не так-то просто, а главное - недешево было поехать в Пермь.
В письме сообщалось, что оставшееся имущество после Пелагеи Ефимовны Толлиной передано монастырю, взявшему на себя расходы по похоронам. А о том, что в бабушкиной подушке были зашиты для Маврика деньги и эти деньги выпорола из подушки старуха Шептаева, кровать у которой была напротив бабушкиной, - об этом никто не знал.
По бабушке Толлиной тоже было заказано сорокадневное моление. Бабушка ведь... Хоть и строгая, но мать Маврикова отца.
Траурная была эта зима. Снег и тот лежал какой-то черный. Говорят, что переменился ветер и дул из Замильвья, от этого садилось много сажи из заводских труб.
Была этой зимой еще одна смерть. Умер Иван Иванович Дудаков. Маврику тоже пришлось быть на его похоронах, потому что Иван Иванович всегда угощал Маврика конфетами "Снежок". Отчим и мать Маврика также любили Ивана Ивановича и плакали у его гроба. Но в этих слезах, кроме горя, было что-то другое... А что, Маврик не хотел догадываться. Нельзя сказать, что ему было стыдно за мать, но как-то все-таки было неудобно, когда сразу же после похорон пришла телеграмма от хозяина фирмы "Пиво и воды". Болдырев сожалел о смерти честнейшего человека Ивана Ивановича Дудакова и в этой же телеграмме назначил, согласно воле покойного, на его место господина Непрелова.
Жена Ивана Ивановича, как ни просили ее Мавриковы папа и мама, не хотела оставаться в старой квартире и сразу же после похорон начала продавать вещи, которые ей были не нужны. За некоторые вещи, например за буфет, за диван и за столы, она назначила дорого, и Любовь Матвеевна просила убавить цену.
– Зато, Любочка, - убеждала ее овдовевшая Дудакова, - все это в рассрочку на год, а то и на два. Торопить не буду.
Маврику эта торговля тоже не понравилась. Еще вчера она рыдала на кладбище, а сегодня не забывает спросить два рубля за портрет царя в золотой раме.
– Как он тут хорош!
– говорит она, любуясь царем.
– И ни за что бы не рассталась с ним. Но куда он, такой большой, в моей маленькой квартирке?
Герасиму Петровичу тоже не нужен портрет, но как он может сказать, что ему не нужен царь.
– Если бы за рубль, - говорит он.
– Предстоят такие расходы... У нас ведь нет и посуды.
– Хорошо, - торгуется Дудакова, - пусть будет не по-вашему и не по-моему. Полтора рубля.
Герасим Петрович со вздохом соглашается. Царь остается. Он будет висеть тут целых шесть лет. Полтора рубля - это деньги. Правда, рама хорошая, но как можно в эту раму вставить другой портрет или другую картину взамен царя?