Детство Скарлетт

Среди всех соседей Джеральда О’Хара особой надменностью выделялись гордые Макинтоши.

Они держались довольно замкнуто и трудно было сказать почему, но все-таки Джеральд и Эллин решили, что крестной Скарлетт станет миссис Макинтош. Может быть, немного тщеславному Джеральду О’Хара польстило, что такая родовитая и светская женщина как миссис Макинтош, будет крестной их первого ребенка.

Миссис Макинтош с радостью

согласилась исполнить столь почетную обязанность. Конечно, она немного свысока смотрела на грубоватого Джеральда О’Хара, но ничем, кроме своих изысканных манер, не давала окружающим почувствовать свое превосходство над ними.

Оно просто ощущалось без слов, ведь благородным человеком можно только родиться, а потом никакое воспитание не привьет идеально хороших манер.

Миссис Макинтош никогда не забывала о своих обязанностях крестной. Несколько раз в год она наведывала Тару, чтобы сделать подарки своей крестнице Скарлетт.

Вот и теперь миссис Макинтош выехала из своей усадьбы, направляясь в Тару. Ее огромное ландо, иссиня-черное, в меру блестящее, мягко катилось по пыльной дороге, и невзрачные лачуги рабов-негров по сравнению с ним казались крошечными.

Всегда при виде загадочно поблескивающего ландо миссис Макинтош, на дорогу выбегали ребятишки — полуголые негритята, чтобы полюбоваться экипажем и его владелицей. Приложив ладони ко лбу, чтобы защитить себя от палящего знойного солнца, дети провожали миссис Макинтош восхищенными взглядами.

Не так-то часто в этих краях можно было видеть столь роскошный экипаж, не так уж часто миссис Макинтош покидала свою усадьбу.

Когда ее ландо остановилось возле дома мистера О’Хара, с козел соскочил вышколенный грум и распахнул дверцу ландо. И миссис Макинтош появилась во всем своем великолепии.

Она и в самом деле была очень красива: высокая и стройная, настолько неестественно высокая и стройная, что в своих модных нарядах она выглядела совсем, как картинка из журнала.

Выбравшись в Тару, она решила надеть довольно строгий наряд. На ней было надето черное платье, отделанное по краям манжетов, карманов, отворотов и вдоль швов тончайшим красным кантом и тонкими полосками золотистых кружев. А высоко повязанный муслиновый платок охватывал шею и ниспадал замысловатыми складками, колыхался между отворотами воротника, словно лениво покачивающиеся плавники экзотической рыбы. На ногах у миссис Макинтош были ярко-красные туфли и красная же искорка мелькала в отделке перчаток, доходящих до локтей, и повторялась в отделке изысканной шляпы.

Она вышла из ландо и, повернувшись к своей служанке-негритянке, сказала:

— Ну, Салли, ты, видно, совсем не торопишься.

А Салли, которая в этот момент, нагнувшись, подбирала разбросанные по всему ландо пакетики и свертки — подарки крестнице своей госпожи — подняла голову.

— Иду, мэм, — поспешила сказать она, торопливо хватая букет белых роз и сверток.

Впопыхах она уронила коробку с шоколадным пирогом.

Миссис Макинтош рассмеялась:

— Ты, Салли, глупая, —

сказала она, и в ее глубоком вибрирующем голосе прозвучали чарующие, насмешливые нотки. — Вылезай скорее, а остальные пакеты и подарки пусть возьмет Роб, — указала она рукой на своего грума.

— Слушаюсь, мэм, — ответил тот.

Но хозяйка никогда не была до конца довольна своими слугами, она всегда считала своим долгом растолковать им очень подробно, что им предстоит сделать.

— Будь добр, возьми пакеты, Роб, — уже другим тоном добавила она, поворачиваясь к груму и добавила, — пожалуйста.

Взгляд миссис Макинтош, обращенный к груму, был доверчивым, а улыбка просящей, почти томной.

— Пожалуйста, Роб, — повторила она, словно бы речь шла о величайшей любезности с его стороны.

Это была обычная манера изъясняться миссис Макинтош. Ей нравилось вносить в любые отношения, пусть даже это были отношения госпожи и ее раба, нотку дружеской откровенности.

Выбираясь в Савану, она так болтала с продавщицами галантерейных лавок об их возлюбленных, улыбалась слугам так, словно хотела сделать их своими друзьями, даже беседовала на философские темы с управляющим своего поместья.

Она раздавала конфеты мальчишкам-рассыльным, когда те приходили в ее дом в Саване, извещая, что готово очередное платье.

А особо миловидных мальчиков она даже награждала материнским поцелуем. По ее собственным словам, ей хотелось установить контакт с простыми людьми.

Конечно, мистер Макинтош далеко не всегда был доволен таким проявлением чувств со стороны своей жены. Но миссис Макинтош умела так улыбаться, что все возражения мужа тонули в нежности, которую он начинал испытывать к своей жене, только завидев ее улыбку.

Она любила заглянуть в души людей, выудить все тайны из сердец. Она старалась на всех, независимо, были ли это благородные люди, торговцы или же рабы, производить впечатление, всем нравиться и внушать к себе обожание с первого взгляда.

Правда, это не мешало миссис Макинтош устраивать скандалы продавцам, если не удавалось сразу же угодить ей, и осыпать бранью слуг, когда они недостаточно быстро являлись на ее зов. Она могла назвать мошенником и вором нерасторопного управляющего или же выставить за дверь рассыльного, доставляющего подарки от человека ей неприятного. В таком случае мальчишки-рассыльные уходили и без конфет, и без материнского поцелуя, и без чаевых.

— Пожалуйста, Роб, прихвати остальные коробки, — взгляд миссис Макинтош как бы добавлял, «сделай это ради меня».

Ее бледно-голубые глаза, выразительно поблескивали из-под длинных ресниц. Прямая линия нижних век подчеркивала плавный изгиб верхних.

Грум миссис Макинтош был очень молод и только недавно занял свое место. Он не выдержал такого взгляда своей госпожи, покраснел и потупил глаза.

Салли, бросив на произвол судьбы шоколадный пирог и другие угощения, вышла из ландо. Обеими руками она прижимала к груди свертки и цветы.

Посмотрев на свою служанку, такую маленькую по сравнению с букетом роз, миссис Макинтош улыбнулась.