Детство
Шрифт:
Несколько минут мы лежали, даже не в силах пошевелиться, а потом Санька приподнял голову.
— Ишшо раз в парную?
— А давай!
Третий заход оказался последним, и мы отправились в бассейн на втором етаже. На такое чудо Санька даже и не удивился, устал удивляться-то!
Закутанные в простыни, мы долго сидели потом, отпиваясь вкуснейшими квасами, напузырившись до самого горлышка.
— Нельзя часто такое, — Покачиваясь от приятной истомы, сказал Санька, пока я расплачивался в выскочившим из мыльни банщиком, — ведь и привыкнуть
— В Крым на лето собрался, — Переставляя фигурку, сообщаю Льву Лазаревичу.
— Это вам такую глупость посоветовал? — Удивился тот, уставившись на меня через круглые стёкла очков.
— Владимир Алексеевич Гиляровский, — Отвечаю не без вызова.
— Лично не знаком, но наслышан. Не мог он такую глупость сказать, это ни в один тухес не лезет!
— Хм… — Отставляю фигуру, которую было тронул, — Не советовал, вы правы. Рассказывал о Крыме, да так знаете ли… вкусно!
— Вкусно? — Аптекарь пожевал губами, — Надо будет запомнить. А Крым…
Он задумался, подбирая аргументы.
— … понимаете, Егор… Такому человеку, как Гиляровский, везде будет хорошо, даже когда другим от его хорошо станет немножечко плохо. Авантюрный характер в сочетании с недурственным интеллектом и пудовыми кулаками — это, я вам скажу, аргумент!
— Вы же, — Он окинул меня взглядом поверх очков, — при всём уважении, пока ещё мальчик, да ещё и без паспорта. То есть Ялта и Ливадия для вас закрыты, это понятно.
— Поче… а! Царские особы, двор и изобилие жандармов и секретных агентов!
— Севастополь…
— База российского флота на Чёрном Море, — Поникая духом, продолжаю я, — то есть военные патрули и всё те же жандармы и секретные агенты. О-ох… а в посёлок поменьше? Можно даже поодаль, в сам посёлок только за хлебом иногда заходить!
— Егор, — Лев Лазаревич снял очки и принялся их раздражённо протирать, — вчера вы заходили ко мне вдвоём со своим лучшим другом. Александр Чиж, я правильно помню? Я знаю, шо у вас характер по диагонали, но вы должны понимать, шо ваши хотения не всегда совпадают с вашими возможностями!
— Два, — Он нацепил очки на нос и резко подвинул ко мне лицо, от чево завитые пейсы резком мотнулись вперёд, — Два юных красивых мальчика в безлюдных местах. Это, я вас прямо скажу, может стать искушением! Ливадия, она вроде как и рай, но вот вокруг, поверьте, местами так даже наоборот! Турция, молодой человек, рядышком!
— А там, — Он сделал движение двумя пальцами у моево паха, которые я не сразу понял, а потом чуть назад не сиганул! — Именно, молодой человек, именно! Совсем даже недавно, в Крымскую войну, татары открыто помогали интервентам, и скажу я вам, не гнушались и людоловством! Так что…
Аптекарь развёл руками, ехидно глядя на меня.
— Нет желания узнать тайны гарема изнутри? — Голос ево сочился патокой.
— Не-е!
— Тогда, — Он поднял палец вверх.
— Тогда, — Повторяю за ним.
— Одесса! — Важно сказал Лев Лазаревич, — Мёд и мёд не обещаю, но
— М-м… Пожалуй!
Из аптеки я выходил с огромной благодарностью етому замечательному человеку, списком ево многочисленных родственников и знакомых, и ощущением где-то глубоко внутри, шо меня где-то как-то намахали.
Сорок пятая глава
Выскочив почти с Хитрова рынка, решаю вернуться назад и скинуть пиджак, а то дюже жарко, прям на глаза распогодилось. Перед самой дверью споткнулся о развязавшийся шнурок и вынужденно присел, завязывая его и чертыхаясь себе под нос.
— … вы хоть запрос-то отправляли, Аркадий Алексеевич? — Слышу сквозь закрытую дверь.
— Ну… нет пока, но непременно, да-с!
— Не надоело мальчонку за нос водить?
— А вам, господин Милюта-Ямпольский? — Желчно отозвался судья.
— Туше!
— Я, Максим Сергеевич, — Успокаиваясь пробурчал Живинский, — надеюсь не один год доить нашего юного друга. Да и вы, полагаю, не горите желанием отдавать многочисленные долги?
Я весь обратился в слух, смаргивая невольно выступившие слёзы. Некоторое время они молчали, потом раздалось звяканье стекла, и Максим Сергеевич подвёл итог разговора:
— Оскотинели мы преизрядно, нда-с… Ну, ваше здоровье!
Если слышно ступая, вышел в задумчивости из флигеля и пошёл прочь, играя желваками. Настроение такое нехорошее, злое и… взрослое, што ли? Будто из прежней жизни выглянул ненадолго другой я, взрослый и немного злой.
— Тьфу!
Смахиваю рукой с лица брошенный порывом ветра клочок старой, пожелтевшей от времени газеты, сминая в кулаке. Статья о коронации нашево царя батюшки, будь он неладен.
— С-сука…
Накатывает порыв злобы. Он тогда… плясать пошёл! С-сука… после Ходынки… ненавижу! Дружки мои из-за нево… народищу… а он плясать во французское посольство… ненавижу! Царя! Царицу! Царёнышей!
С трудом превеликим укротив ярость на царя, власти вообще, соседей по комнате и свою нелепую жизнь, пошёл шататься по улицам, штоб совсем, значица, остыть. А то не дай Боже, попадётся кто под горячую руку! Чуть не два часа мотылялся, а тут встал на тротуаре перед редакционным зданием «Русских Ведомостей», што в Большом Чернышевском переулке, да и размышляю. Мысли после недавней вспышки тяжко идут, медленно.
— Вы сюда, молодой человек? — Вежливо поинтересовался упитанный молодой господин, едва ли вышедший из гимназического возраста.
— А? Да… к Владимиру Алексеевичу.
— Как вас представить?
— Голым на корове с цветами в руках! — Вырывается ёрническое, откуда-то из прошлой жизни, — Гхм… простите, сударь. Очень уж тяжёлую информацию недавно узнал.
— Н-да, — Крутит тот головой, — Узнаю знакомцев Владимира Алексеевича. И всё же?
— Скажите пожалуйста, што Егор из Сандунов просит о встрече.