Дева и плут
Шрифт:
— Как ваше утро, Доминика? — Он приставил посох к стене. На его навершии, привязанная к маленькому сучку, весело болталась туда-сюда ракушка, которая раньше висела у него на груди.
Какие же перемены Господь вызвал в его душе вчера ночью?
— Моя вера по-прежнему нерушима, — сказала она, тряскими пальцами пытаясь свернуть пергамент и спрятать свои записи.
Но не успела. Его большая ладонь уже накрыла драгоценные слова.
— Что это? — нахмурился Гаррен. — Что вы копируете?
— Ничего. Я не копирую, а создаю.
Гаррен понимающе кивнул.
— Готовите, значит, путеводитель. — Он усмехнулся. — Чтобы другие паломники не заплутали на болотах?
Облегчение было так велико, что она едва не рассмеялась.
— Я посоветую им выбрать южную дорогу.
— Возможно, так оно и впрямь будет мудрее. — Глаза его потемнели, и Доминике показалось, что в их глубине промелькнуло отражение луны. — Не у всех имеются силы противостоять болотным духам. — Он развернул лист к себе и указательным пальцем провел по цепочке слов между продавленными ножом линиями. — Это на английском?
— В основном.
— Вот. Что это за слово?
— Ника, — ответила она, немея.
Он сдвинул брови.
— Пилигримам ваше имя незачем. Почему вы его написали?
К ее горлу подкатил тугой ком. Ни сил, ни желания отвечать не было, и она покачала головой. Черные буквы поплыли перед глазами.
Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
— Почему, Ника?
И она созналась, чтобы не добавлять к списку своих грехов еще и ложь:
— Потому что вы так меня назвали.
— Для вас это было настолько важно?
Она храбро кивнула, сжимая губы.
Он снова перевел взгляд на пергамент. Его палец, путешествуя по строчкам, задержался на последнем слове.
— Ника, а что вы написали о прошлой ночи?
Она закусила губу и отвела взгляд. Он подобрался слишком близко. Еще немного — и он догадается, какое важное место с некоторых пор отведено ему в ее жизни.
Тронув ее щеку, он вновь развернул ее лицом к себе. Всем своим существом она затрепетала — до того хотелось еще раз попробовать его губы.
Неужели она желает Гаррена? Его, который спасал других, но ее саму мог уничтожить.
Она сбросила его руку. Потом схватила пергамент и, спрятав его за спиной, отошла на безопасное расстояние. Вне его досягаемости она чувствовала себя увереннее и сильнее.
— Господь испытывает нас каждый день. — Солнце взошло уже довольно высоко, и краски рассвета поблекли. Чтобы изгнать ночных демонов, Господь сотворил свет. — Мы должны сопротивляться искушениям Дьявола как при свете дня, так во тьме ночи, и тем самым доказывать, что достойны милости Божьей.
Предмет ее дневных и ночных искушений стоял напротив, облокотившись о поверхность стены, и поблескивая зелеными глазами.
— И кем вы считаете меня при свете дня? Все еще Дьяволом или снова святым?
Доминика уже
— Дьявол вы или святой, но вы — орудие Его.
Резким движением он забрал посох. Оберег апостола Иакова, дернувшись, повис на кожаном шнурке.
— Доминика, сколько можно повторять. Господь не руководит мною.
Гнев его было выдержать легче, нежели ласки.
— Не Господь, значит Дьявол?
На его лице разом отобразились удивление, стыд и еще какая-то эмоция, которую она не смогла опознать. Он открыл было рот, но не произнес ни звука.
Боже, он даже не отрицает. Но отчего-то она испытала не страх, а сердечную боль — за него.
— Не волнуйтесь. За вчерашнюю ночь я понесу полноценное наказание. Трех дней воздержания от пищи должно быть достаточно.
Глупые слова. После того, как вчера она увидела камни, которые стояли здесь со времен сотворения мира — камни, среди которых витали древние духи, — резные изваяния святых и церковные витражи отдалились, стали смутными воспоминаниями.
— Я запрещаю вам голодать. Не хватало только, чтобы по дороге вы падали в обморок.
— Господь придаст мне сил.
— Да, если его чуть-чуть подтолкнуть, — молвил он мрачно. — Вы сегодня завтракали?
— Я не голодна.
Он порылся у себя в котомке, достал сухарь и бросил ей в руки.
— Ешьте.
— Нет! — Ловя сухарь, чтобы он не упал на землю, Доминика нечаянно выронила и перо, и пергамент. Перо чиркнуло по листу, оставляя кривую, похожую на паучий след, чернильную линию. — Смотрите, что вы наделали. Вот, заберите обратно. — Она протянула ему сухарь, но Гаррен уже развернулся и пошел прочь.
— Помогите! Кто-нибудь, на помощь! — раздался истошный вопль.
Кричали откуда-то из-за стены. Посмотрев в направлении голоса, они увидели седовласого человека, который, шатаясь, брел через топкую пустошь.
Ральф.
— Помогите, — еще раз простонал он и упал навзничь.
Перемахнув через стену, Гаррен догнал его, забросил его руку себе за шею и поволок в лагерь. Вторая рука Ральфа лихорадочно металась в воздухе — вверх, вниз, влево, вправо, — творя крестное знамение для отвода нечисти.
Доминика подула на пролитые чернила, сложила письменные принадлежности в котомку и, зажав в кулаке сухарь, бросилась за ними вдогонку.
В лагере Гаррен положил свою ношу возле погасшего костра, от которого тонкой струйкой уходил в утренний воздух дымок. Выражение лица Ральфа было диким. Покрасневшие глаза никого не замечали перед собой. Он пребывал в каком-то своем, ведомом ему одному мире.