Дева и плут
Шрифт:
— Все равно, нельзя вам бросать писать. В этом вся ваша жизнь.
— Моя жизнь оказалась совсем не такой, как я себе представляла.
— Так бывает.
Я считала себя безымянным подкидышем и мечтала посвятить свою жизнь Богу. А оказалась, что я незаконнорожденная дочь графа и монахини. О чем мне теперь мечтать?
Она вгляделась в его бирюзово-зеленые глаза, жалея, что не может открыться ему и разделить с ним их обоюдную привязанность к Уильяму. То был секрет сестры, и раскрывать его у нее
Растрепанные ветром волосы щекотали ей нос, и Гаррен заправил пушистые прядки ей за уши.
— Если б я только мог спасти вас от разочарований.
Она улыбнулась, впервые за много дней ощутив в душе умиротворение и уверенность. Она знала, что ей осталось. Быть женщиной. Жить одним днем. Здесь, на земле. Хотя бы один раз. Чтобы вспоминать об этом всю жизнь, каждую ночь.
Откинувшись назад в уютном кольце его рук, она заглянула ему в глаза.
— Быть может, Господь свел нас для того, чтобы мы спасли друг друга.
Она обняла его покрепче и пробежалась ладонями по мышцам его спины, вверх, вниз, наслаждаясь острым ощущением жизни, когда он выгнулся под ее пальцами. Потом нашла губами ямку у его горла, где сходились концы кожаного шнурка с пустым реликварием, и попробовала его на вкус. Его стон завибрировал у нее на губах.
Он оттолкнул ее и спрыгнул с валуна вниз.
— Я не могу.
Она последовала за ним, спустившись по камням на сырой песок. Холодный морской воздух закружил под ее юбками. Спотыкаясь на вязком песке, она догнала его и поймала за руку.
— Carpe diem. Вы сами говорили. Завтра может не наступить.
Он высвободился.
— Ваше завтра связано с монастырем.
— Господь дал мне знамение. Я не гожусь в монахини.
— Вы так решили, потому что не смогли взлететь? Послушайте, я смогу убедить мать Юлиану…
— Господь не всегда отвечает на наши молитвы так, как мы ожидаем. Теперь я поняла это. Мой ответ — это вы.
Он ласкал ее взглядом — страстным, тоскующим, безнадежным, полным боли, которая шла из таких глубин его души, которые прежде он никогда не обнажал перед нею.
— А вы — ответ на молитвы, которые я никогда не осмеливался произнести. Увы, слишком запоздалый.
— Нет, нет. Меж нами тот дух. Я его чувствую.
Он в исступлении замахал руками, точно был готов сделать что угодно, лишь бы устоять и не дотронуться до нее.
— Поймите, нельзя отказываться от своей мечты только из-за… — Он сжал кулаки и притиснул руки к бокам. — Только из-за этого.
Из-за этого. Неправильное, мелкое слово для того, что связало их и освободило из оков ее душу. Она положила ладони ему на грудь, чтобы почувствовать биение его сердца.
— Не только.
Он стоял, недвижим, как статуя.
— Нет. Я не допущу этого. — Голос его надломился.
Она ухватила его за тунику.
— Я все равно
— Нет, — резко сказал он. — Не сейчас. Никогда.
— Но почему? — Откуда-то изнутри, из сладких недр ее существа, которое алкало его, поднялись и исторглись из глаз слезы.
— Потому что, — сказал он, и голос его был острее ножа, — потому что Бог этого не хочет.
Ее руки взвились к небесам.
— Не говорите мне, чего хочет Бог. — Горькие слова разрывала ей горло. — Я верила Ему. Я даже думала, что смогу повлиять на Его волю. Но теперь я знаю, что Он не следит за мной.
— Следит. — Злость и радость схлестнулись на его лице. — Когда вы собирались прыгнуть с обрыва, я пообещал Ему отдать вас, если Он вас спасет.
Кровь схлынула с ее щек. И сквозь крики пробудившихся чаек она услышала, как Господь засмеялся с небес. Сжав кулаки, она ответила:
— Мне все равно, что вы Ему обещали.
— Я скажу матери Юлиане, что вам было знамение от Ларины. Вы заживете той жизнью, которую всегда хотели.
— В той жизни нет ничего из того, что я хочу сейчас. — Она улыбнулась печальной улыбкой взрослой женщины, в которую превратилась за три недели. — Я хочу вас.
Превышесвоейбессмертнойдуши.
***
От ее слов сердце Гаррена забилось быстрее. Оживленный восходом ветер охладил пот, блестевший над его верхней губой. Птицы закричали, перебивая друг друга, и волны забурлили у берега так же неистово, как и кровь в его венах.
Он увидел, как искорка жизни пробилась сквозь боль в ее ярких синих глазах. Когда он сам терял близких, то с каждой смертью ощущал, как постепенно умирает его душа. Он не допустит, чтобы с нею произошло то же самое.
Она протянула руку и коснулась его щеки. Он не отстранился.
— Пожалуйста.
Ее спас я, Боже. Она моя.
Она шагнула к нему, лаская заросшие щеки, трогая уши, путаясь пальцами в его волосах. Притянула его лицо к себе и поцеловала солеными от слез губами. Желание, которое скопилось внутри него за время, пока они шли рядом, прорвалось наружу, и он нежно стиснул ее в объятьях, бережно, постепенно обвивая ее руками все крепче и крепче, словно хотел слиться с нею в одно существо.
Он приник к ее сладкому рту, впиваясь в ее язык, в ее губы, ощущая, как глубоко в ее горле зарождается стон, жадно смакуя ее, словно долго голодал и теперь хотел сполна насладиться живительной пищей.
Отливная волна окатила их башмаки, унося из-под ног песок, и она, пошатнувшись, вцепилась в его плечи.
— Идем. — Он взял ее за руку и отвел на полукружье сухого песка за уступом скалы, откуда их не было видно ни с острова, ни из хижины. Потом снял балахон и расстелил его на песке.