Девадаси
Шрифт:
Ее связали, надвинули на глаза покрывало, заткнули рот, после чего усадили в повозку. Когда путешествие закончилось, Джая увидела себя среди каких-то развалин. Ее окружали родственники покойного мужа, еще какие-то незнакомые люди, мужчины с суровыми, замкнутыми лицами. Они сорвали с Джаи одежду, обрезали волосы. На несчастную обрушились удары бамбуковых палок. Она отчаянно кричала, и ее крик зловещим эхом разносился по пустынной местности.
Мужчины молчали. Один из них поджег прут и горящим концом стал чертить на теле Джаи какие-то знаки. Они сожгли ее яркое сари, сняли с нее украшения
Она провела ночь связанная, среди развалин, на голой земле, а утром палачи приволокли свою жертву на берег Ганга и принялись сооружать погребальный костер.
Джая не испытывала почти никаких чувств, все затопил леденящий холод — он шел из груди и растекался по телу. Мужчины положили одеревеневшее, безвольное тело молодой женщины на соломенное ложе. Она лежала, глядя на пронзительно-голубые кусочки неба, проглядывающие сквозь густое переплетение ветвей, и чувствовала, что по лицу ее струятся слезы. Как мимолетно счастье, как коротка жизнь!
Один из брахманов взял пучок джутовой соломы, поджег и протянул к ложу. Другие мужчины начали громко читать молитвы. Яркое пламя поползло по сухой, как бумага, соломе, оставляя за собой угольно-черный след.
Джая изогнулась, пытаясь освободиться, но руки и ноги были крепко связаны. Сари вспыхнуло, запахло паленым. Огонь лизнул тело. У женщины вырвался ужасный, нечеловеческий вопль.
Когда Джеральд услышал ее крики, ему почудилось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Он бежал так быстро, как мог, спотыкался о корни, падал, вставал и мчался дальше. Его трясло, глаза лихорадочно блестели. Губы шевелились в беззвучной молитве.
Гнев души отозвался острой физической болью, волной поднялся к горлу, опалил и обжег, словно живое, настоящее пламя. Пламя костра, в котором горела Джая.
Человека, попавшегося ему навстречу, англичанин зарубил на ходу и тут же снес голову еще одному. Остальные бросились врассыпную.
Обжигая руки, Джеральд выхватил Джаю из огня. Его одежда загорелась, но он, казалось, не замечал этого. К счастью, рядом была вода, много воды; он упал на колени и погрузил тело жены в священный Ганг.
Он заплакал, услышав слабое биение ее обессилевшего сердца, зарыдал в голос, когда она открыла бездонные глаза и прошептала:
— Я люблю тебя, Джерри. Как жаль, что это продолжалось недолго. — И потеряла сознание.
В тот день жители Калькутты могли видеть человека, который мчался по улицам, держа на руках безвольное женское тело. Он был перепачкан кровью и сажей, его лицо было совершенно белым, а в глазах пылало безумие. Прохожие испуганно отскакивали в сторону.
Джеральд ворвался в госпиталь, расталкивая всех, кто попадался на пути. Влетел в помещение, которое Фрэнк Хартли, ныне возглавлявший больницу, оборудовал под операционную, и тут его оставили силы. Он хотел что-то сказать и не мог — из судорожно сжатых губ вырвался лишь глухой мучительный стон.
Хартли велел положить Джаю на стол. Обожженная кожа зловеще багровела, кое-где пузырилась. К счастью, огонь
— Она должна поправиться! — исступленно произнес Джеральд и коснулся пальцами лица Джаи. — Господь не пожелал уродовать ее… Смотрите, лицо не пострадало! Это ли не чудо, не знак того, что ее охраняют высшие силы!
Фрэнк Хартли промолчал. Как часто ему самому приходилось уповать только на Господа!
— Отойдите! — грубовато велел он. — Вы мне мешаете. Лучше выйдите на улицу. Если понадобитесь, я вас позову.
Джеральд не стал возражать и, шатаясь, побрел на крыльцо. Тело казалось тяжелым как камень, сердце глухо стучало, мысли путались. В измученном горем сознании англичанина проносились полные радости и печали воспоминания.
Как тонка, призрачна грань, отделяющая любовь от потери любимой и жизнь от смерти! Каким самонадеянным надо быть, чтобы принимать счастье как должное, полагать, что оно продлится вечно!
Остаток дня и всю ночь Джеральд провел возле постели Джаи. Она тяжело, прерывисто дышала, иногда стонала от боли. Фрэнк заходил каждый час, чтобы проведать больную, осматривал и менял повязки. Он ничего не говорил, но его лицо было хмурым.
Утром Джеральд отправился на службу. По пути зашел к Таре и попросил ее сходить в госпиталь.
— Никому не говори о том, что я нашел Джаю, даже ее брату! И пусть к ней никого не впускают!
Тара была потрясена его видом. Он выглядел как грешник, ожидающий божьей кары, как ребенок, потерявшийся во враждебном мире! Глаза остекленели, лицо застыло. Страшно представить, что с ним случится, если Джая не выживет!
Молодая женщина поспешила в госпиталь. Доктор Хартли узнал ее и приветствовал шутливой фразой:
— Моя индийская помощница! Не представляю, как я столько времени обходился без вас! Прекрасно выглядите, настоящая Деви [23] ! Как поживает ваш друг?
— Гораздо лучше, чем прежде, потому что он стал моим мужем, — ответила Тара и засмеялась.
Улыбка слетела с лица молодой женщины, едва она увидела Джаю. Смерть коснулась ее своим крылом и на время отступила.
23
Деви — богиня.
Надолго ли? Полузакрытые веки скрывали ввалившиеся глаза, губы пересохли, она лежала подобно мумии. Тара боялась взглянуть на ожоги, покрывавшие тело несчастной. Бедный Джерри! Что, если жизнь Джаи угаснет, прежде чем он вернется в госпиталь?
Она сидела возле постели больной и думала о ней, о Джеральде, о жестоких обычаях, о кастах. Зачем все это, если жизнь и без того так запутана и сложна? Зачем еще эти оковы?!
Тем временем Джеральд стоял перед своим командиром как был, в испачканном, разорванном мундире, без парика, с осунувшимся лицом и затравленным взглядом запавших глаз. Едва он явился на службу, как ему приказали немедленно явиться к начальству.