Девчонка идет на войну(2-е издание)

Родионова Маргарита Геннадьевна

— Нинка, — обрадовалась она, протягивая ко мне руки. — Нинка! Живая. Выросла. Да садись же!

— Только потише, — предупредил дежурный.

Мы смотрели друг на друга и глупо улыбались.

— Я ведь ненадолго, мне идти надо.

— И меня как назло подменить некому. Ну, ладно, обо всем поговорим потом, дай хоть поглядеть на тебя. Выросла! А поумнела? Хочешь послушать, как твои дружки работают?

Я взяла наушники. Работа шла микрофоном, открытым, даже, пожалуй, слишком открытым текстом. Следовательно, это были истребители.

Только они выходили в эфир без всяких шифров и правил.

— «Яблоня-1», «Яблоня-1»! Что там у вас? — спрашивал кто-то.

— Встретили «худых», приняли бой, — ответила «Яблоня-1» голосом Бориса Брянцева.

«Худыми» летчики называли «хейнкели».

— Петька, у тебя на хвосте висит! Семя, чесани! Чесани! Уйдет! Вася, заходи слева! Слева бери! — кричали в эфире.

И снова измененный яростью голос Бориса:

— Куда прешь? Куда прешь, Алексеев?!… Черт тебя бери!

Ругань стояла отчаянная. Кто-то орал:

— А-а, не нравится, кр-р-рокодилы!

Я слушала их, забыв обо всем на свете, и видела перед собой не яркую шкалу настройки, а злое лицо Бориса, хмурые его глаза, смотрящие сейчас прямо в глаза смерти, которую надо было победить, чтобы самому не полететь камнем, в последнем обрывке сознания хватаясь за кольцо уже ненужного парашюта.

— Что? Ты еще не ушла, Морозова? — раздался надо мной голос капитана. — Ну-ка, марш отсюда.

— Товарищ капитан, разрешите мне дождаться Машу, мы с ней тысячу лет не виделись.

— И хорошо. Общение с тобой, как правило, не приносит ничего доброго.

— Зато Маша нa меня хорошо влияет.

— Ты считаешь, что на тебя можно повлиять? — улыбнулся капитан.

— Ладно, Маша, мы скоро встретимся, — пообещала я, совершенно не представляя себе, когда это произойдет. И добавила уже в дверях, обращаясь к Лапшанскому: — Скоро я кусаться начну на вашем острове. Вот будет ЧП — матрос взбесился из-за нечуткого отношения.

НЕ ПОВЕЗЛО

После этого дня я совсем скисла, и теперь Орлов имел все основания предполагать, что я что-то затеваю, но он отнес мое настроение за счет больной ноги. А она у меня на самом деле разболелась не на шутку.

Ранка-то была крохотная, и она почти зажила, но уже здесь, нa острове, вскрылась снова.

А может быть, рана была абсолютно ни при чем, а разболелась нога потому, что меня укусила сколопендра.

Это было совсем недавно. Я шла от колодца, а она лежала на узенькой тропинке, противно изогнувшись и не двигаясь. Ее длинное, с большой карандаш, членистое тело было покрыто панцирем, коричневым на спине и ярко-оранжевым по бокам. Все ноги, а их, как у всех сороконожек, было очень много, тоже оранжевые. И такого же цвета мощные острые челюсти.

Я оглянулась, но кругом не было поблизости ни одного прутика, а сходить с тропинки

было опасно: остров был заминирован, и до сих пор еще никак не могли к нам собраться минеры. А мне очень хотелось посмотреть, как побежит эта тварь. Но она или притворилась дохлой, или действительно была такой.

Немного поколебавшись, я тихонько наступила ей на хвост кончиком своей деревянной сандалеты. Сколопендра мгновенно изогнулась и вцепилась мне в ногу. А на следующий день к вечеру меня начало немного знобить и стала болеть нога, но не в месте укуса, который пришелся как раз под незажившую ранку, а вся, до самого колена.

Моя койка стояла у стены, за которой в соседней комнате находилась плита, и это был самый теплый уголок в нашем кубрике. Я лежала под двумя одеялами, но пикак не могла согреться. Иван попросил Петьку подтопить плиту на ночь.

Поздно вечером явились на остров неожиданные гости— Борис с Сергеем. Привезли анкерок молодого вина. Орлов с Петькой пошли на камбуз организовать закуску. Остальные ребята, кроме вахтенных, были в кубрике.

— Нина, мне надо с тобой серьезно поговорить, — сказал Борис.

У него был необычайно торжественный вид. Я даже испугалась. Парни деликатно вышли в коридор.

— Дело в том, что наш полк уходит.

— Боря…

— Мы часто теряли друг друга, Нина. А я не могу терять тебя больше. Нам надо расписаться. Тогда я сумею, быть может, добиться твоего перевода ко мне.

— Боренька, но нас же не распишут.

— По документам тебе уже девятнадцать, — напомнил Сергей.

— Ой, Борька, — сказала я, — я буду твоей женой, если только ты сейчас же, при Сергее, дашь мне честное слово, что никогда не будешь говорить: «Между нами все кончено!» Даже если я буду в чем-нибудь неправа.

— По-моему, это твои слова.

— Я этого никогда не говорила и, пожалуйста, не начинай ссору, раз пришел свататься.

— Твоим ребятам можно сказать, зачем мы приехали и по какому поводу устроим сейчас небольшой праздник?

— Ага!

Сергей выглянул в коридор и позвал ребят.

— Можете поздравить Нину, — сказал он, — она выходит замуж.

— А может быть, наша невеста встанет по такому случаю? — спросил Гуменник.

— Пожалуйста, — ответила я, хотя мне было холодно и боль поднималась все выше ивыше по ноге.

— Ты не заболела? — забеспокоился Борис.

— Нет, я просто озябла и легла уже спать.

Мне не хотелось портить никому настроение в такой важный для меня день. Ведь я теперь становилась уже не просто Нинкой Морозовой, радисткой, матросом, а женой боевого летчика, грудь которого украшало много орденов, Ниной Федоровной Брянцевой.

Я села со всеми к столу. И почти до часу ночи праздновали мы мою свадьбу. Было удивительно хорошо, и немножечко печально, потому что не хватало за столом папы, мамы, Гешки, Лапшанского, Маши и Куртмалая.