Девчонка с Восточной улицы
Шрифт:
Про блокаду описывает несколько грустно смешных эпизодов, включая то, как удалось выжить. Рассказывает, как работала уборщицей и библиотекарем, всё в полушутливом тоне, за которым скрывается слишком многое, чтобы это можно было обнажать.
Мы выходим из дома очарованные встречей с прекрасным человеком. Как будто специально для нас в городе наконец-то установилась тёплая погода. Мы пошли до дома пешком по ночному Ленинграду. Этот вечер прекрасен и тих, как воспоминание.
26-го апреля по радио мы слышим о землетрясении в Ташкенте. Город сильно разрушен, много людей
К майским праздникам я возвращаюсь Москву. Как всегда, иду с друзьями в майский поход на байдарках. Это стало традицией – встречать просыпающуюся природу. Мы уходим в серые, голые после снега леса и тёмную воду, а возвращаемся в подёрнутые зелёным пушком просторы по сторонам синей речушки (обычно мы выбираем небольшие речки). Очень часто в один из дней выпадает снег, и мы вылезаем из палатки на белые, рыхлые поляны. Снег мгновенно стаивает, оставляя хрустальные капли на ветках и запах свежести в воздухе. И также часто в один из дней мы купаемся в прогретой солнцем неглубокой воде. Это возмещает неудобство холодной земли, частых, серых дождей. В этом году нас 6 человек. Идём по речке Воре, которая впадает в Клязьму.
Я в байдарке с Виктором Жуковым. Невысокого роста, кривоногий, напоминающий немного обезьянку, он при первом взгляде даже отталкивал. Но как только вы видели его глаза, а тем более начинали разговаривать – удивительный человек! Девицы и женщины его осаждают, вызывая яростную ревность у синеглазой красавицы-жены. Он доктор наук, руководит лабораторией ценообразования и жутко ругается по поводу столкновений науки и советской реальности. Вскоре он не выдержал, перешёл в лабораторию критики зарубежной экономики.
Виктор и Серёжа в этот раз плывут без жён, которых не отпустили с работы (мы захватываем пару рабочих дней), и поэтому свободны слегка пофлиртовать со мной, ревнуя друг к другу. Мы давнишние друзья, нам легко и весело. Так получилось, что в этом походе я была единственной женщиной, и ребята всячески опекают меня, помогают во всех хозяйских хлопотах: от мытья посуды до чистки котлов.
Вечером мы сидим у костра, смотрим на перебегающие язычки огня и, погружаясь в задумчивость, неспешно болтаем. Я очень люблю смотреть на догорающий костер, когда вдруг вспыхивают погасшие угольки, головешки светятся изнутри и мятущиеся огоньки скользят в затейливом танце. Я вспоминаю Симонова:
…Дров ворчанье,
Треск сучков,
Не обращай вниманья,
Я здоров.
Просто я по привычке –
Это сильней меня –
Смотрю на живые стычки
Дерева и огня.
Огонь то летит, как бедствие,
То тянется, как лишение,
Похожий на путешествие,
А может быть, на сражение.
Похожий на чьи-то странствия,
На трепет свечи в изгнании,
Похожий на партизанские
Костры на скалах Испании…
Витя смотрит на меня лукаво и подхватывает,
Но женщина, бывшая там со мной,
Улыбалась одними глазами,
Понимая, что только она виной
Всему, что творилось с нами.
Это так, и в этом ни слова лжи,
У неё были волосы цвета ржи
И глаза совершенно зелёные,
Совершенно зелёные, и немножко влюблённые.
Потом Серёжка просит спеть его любимую песню (мы вообще много поём у костра "наших" песен, которые сильно отличаются от официально звучащих). Мы любим дороги, горы, огонь костра и чистые человеческие чувства. И песни обо всём, что мы любим.
Накрапывает дождик, идёт и идёт,
Сидит одна девчонка и песню поёт.
Песенку простую, чуть-чуть озорную,
Совсем про нас с тобою тихонько поёт .
Давай с тобой уедем совсем далеко.
Давай с тобой уедем туда, где легко
Давай с тобой уедем смотреть на орлов
И будем песни петь, только песни без слов.
Давай с тобой уедем под свод голубой
И обо всём на свете забудем с тобой:
Про дождик, что недели не видно ни зги,
Про то, как надоели друзья и враги.
. . . . . . . .
Давай с тобой уедем в такие края,
Где будем только мы, только ты, только я. . .
Виктору нравится, когда мелодия звучит над гладью воды и, когда мы плывём по спокойной воде, просит меня спеть его любимую песню. Байдарка скользит по неширокой речке. Берега уже покрылись зелёным пушком, перелетают, шаркая по кустам какие-то синие птички. Солнышко серебрит поверхность воды и лёгкую дымку утреннего тумана, зажигает брызги с вёсел. Петь легко. Голос звенит и плывёт по воде, струится, переливаясь и замирая за поворотом реки. Я тоже очень люблю эту песню.
Подари на прощанье мне билет на поезд, идущий куда-нибудь,
Подари на прощанье мне билет на поезд куда-нибудь.
А мне всё равно, куда он пойдёт, лишь бы отправиться в путь,
А мне всё равно, куда он пойдёт, лишь бы отправиться в путь.
Ах, не знать бы мне ни глаз твоих ни губ, не видать твоего лица.
Ах, не знать бы мне ни глаз твоих ни губ, не видать твоего лица.
А мне всё равно, что север, что юг, был бы лишь путь без конца.
А мне всё равно, что север, что юг, был бы лишь путь без конца.
На прощанье скажи мне, как всегда, несколько милых фраз,
На прощанье скажи мне, как всегда, несколько милых фраз,
А мне всё равно, что скажешь ты, ведь это в последний раз.
А мне всё равно, что скажешь ты, ведь это в последний раз.
Витя щурится на солнце и просит: ''Ещё''
Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в степи сосна,
Словно в году весна. . .
Воря вливается в большую реку Клязьму. Через сотню метров мы пристаём к берегу в назначенном месте, где нас должна встретить и отвезти домой грузовая машина.