Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции
Шрифт:
Короче, «хозрасчет», и газета вышла в свободное плавание. Лера продолжала гнать свои классические телеги, а я, кроме оформления никому тогда не известного Жирика в одежды Николая Угодника, стал раскручивать тему заполнивших Москва-реку пресноводных акул, становящихся особо агрессивными от запаха спиртного. И тому подобное, вы уже поняли. На мое имя предсказуемо начали приходить целые мешки писем, на что Лера дико возмущалась, однако тиражи росли — очевидно, из-за акул, нападающих исключительно на мужей-алкоголиков, а не малопонятных массе разводов про горбачевскую «демократию».
Она постоянно накатывала на меня главному: типа, писанина моя вредна, — а Юрий Викторович всегда в таких случаях устраивал очную ставку и объяснял Ильинишне суть демократии, которая состоит именно в системе противовесов, и в конце концов ее, похоже, убедил. И мы стали общаться помимо газетных тем.
Три четверти тиража «Хозяина»
Гром грянул во второй половине 92-го года, когда в одном из номеров «Народной воли», выпускавшейся какими-то бывшими соратниками Бабы Леры, появился совершенно однозначный слив Новодворской на предмет сотрудничества с КГБ. Целая детективная история с убийствами и т. д.
Методы оперативной работы гэбэшников были уже давно известны, у меня было немало друзей оттуда, причем как раз тех, кто «разрабатывал» ДС, снимая им напичканные камерами подмосковные дачи, и я в этот детектив не верил. Просто зная, как и кого на самом деле обслуживал КГБ, опера которого всегда относились к Новодворской с уважением, отправляя ей в камеру торты и букетики цветов. Любой разговор с ними про ДС поэтому всегда превращался в анекдот, поскольку — по гэбэшным отчетам — любой съезд этой партии, как правило, превращался в грандиозное поебище, а ничто человеческое, как вы уже догадались, не чуждо и заядлому чекисту, как грицца, жажду мы не квасом и т. д.
И не думаю, что полненькая Лера была активным участником подобных «прений», наоборот, к концу 1992 года я уже подыскал ей, что называется, «мужичка»: не секрет, что худые барышни пользуются куда меньшей популярностью у гендерных мущщинок, чем особи иного типа, во что самим барышням поверить конечно же весьма сложно. Короче, у Додолева в «Новом Взгляде» я уже отметился телегой про Любовницу_Ельцина™ и эссе о демоническом Григории Климове, чьим архивариусом и первопечатником я был на его родине, и, похоже, заинтересовал откровенно незаурядной личностью своего старого приятеля из военной разведки США — самого главного редактора. Тем более что одна из его жен частенько тявкала по «Радио России». Климова, а не Додолева, не надо смеяться.
Как «Сокол», так и «Новый Взгляд» — все это типография «Московской правды». Как, впрочем, и журнал «К топору», номерок которого я решил подписать и подарить Валерии Ильиничне, специально для этого отправившись в соседнюю башню здания. Ну, типа, Георгию Димитрову от Адольфа Гитлера…
Увидев обложку, Баба Лера во мгновение ока превратила раритет в синюю птицу, увы, заклеймив меня самыми последними и нехорошими словами. Нет, не она настучала на меня в прокуратуру и не Евреи™, хотя гитлеров и свастик там было более чем достаточно. Совсем не это было интересно тем, кто меня «заказал». Как, впрочем, и не личность В. И. Новодворской, которую они, безусловно, использовали в качестве меченого атома, превратив ее в инвалида, и молодому поколению хорошо бы знать своих врагов. Нет, это не КГБ. Стоило только превратить партийную обслугу в полноценный институт, как тут же рухнул СССР, и это всегда надо помнить и понимать природу системного вируса.
Новодворская не была ни русофобом, ни антисоветчиком. Она казалась нелепой именно в силу подчеркнутой идеологизированности ее образа, лепить который, тем не менее, она совсем не мешала в силу шестидесятничества собственной генеалогии, этой беспомощной идейности системных улучшайзеров. А потому система и не стала ее «выплевывать», как, впрочем, и других «диссидентов», пытавшихся вести с властью «идеологические дискуссии». Не идеи надо обсуждать, а интерес. Иначе ты превратишься в чей-то семейный бульдозер, он же медийный актор межсемейного потлача — самая что ни на есть физическая и демонстративная порча собственного имущества ровно по той же логике, как мошенники показательно ломают бомжам ноги, превращая их в профессиональных попрошаек.
Александр Дугин, политолог:
Смерть женщины, страдавшей последней стадией русофобии.
Не думаю, что Новодворская была нравственной. Она была идеологически последовательной.
Новодворская выглядела как пациент, но ее дискурс был предельно когерентен: чтобы либерализм утвердился в России, необходимо уничтожить большинство русского народа, настаивала она. Мало кто отважится сказать так же внятно и четко. Она говорила. Новодворская была настоящей частицей Америки внутри России, фрагментом Запада — в просторах Евразии, ненавидящей все коллективное индивидуалисткой — в море коллективной антропологии. Большинство сегодняшних российских либералов в прошлом были послушными комсомольцами и коммунистами, агентами и добровольными помощниками коммунистического режима. Новодворская переезжала из клинику в клинику, из каталажки в каталажку, чтобы в промежутках выкрикнуть в никуда, но громко, свою ядовитую и залихватскую ненависть к стране, где она, видимо, случайно родилась. Но она не хотела покинуть Россию, она хотела жить своей ненавистью, чтобы окружающее питало ее больше и больше. Патология? В меньшей степени, чем у умеренных и пристойных либералов. Вот кто настоящая мразь, мелкая, продажная, не способная платить за свои убеждения и даже фобии ничем. Однажды Сорос на собрании своих агентов влияния в начале 90-х, куда пригласили и меня (для оппозиции), обнаружил, что вся эта либеральная сволочь не удосужилась прочесть Поппера «Открытое общество и его враги» и пришла на встречу только с одной целью: «Сорос, дай денег, и чем больше, тем лучше, но вот ему не давай, дай мне». Из всех присутствующих книгу прочел только я и подверг теорию «открытого общества» фундаментальной критике, завершившейся предложением Соросу и его Фонду покинуть Россию. Сорос проснулся и заметил грустно: «В России в результате всех демократических революций все равно с какой-то неумолимой последовательностью к власти приходят такие люди, как антилиберал Дугин, а не вы, собравшиеся здесь». Новодворская читала Поппера и понимала его. Она мученица за Поппера и «открытое общество», а не за гранты и субсидии. Ей в жизни ничего было не надо, кроме ненависти. Русофобия была ее жизненной стихией, жизненным миром. В чем-то она была еще последовательнее Печорина с его «как сладостно…» и т. д. Она еще и умерла здесь же, строго посреди того, что люто, упоенно, я бы сказал даже — по-русски, ненавидела.
Новодворская поддерживала всех врагов России, даже неонацистов из правого сектора. И снова последовательно: враг моего врага — мой друг, тем более за убийцами-«правосеками» стоят те же американцы. Плохо вяжется с Поппером? Напротив, прекрасно. Уничтожим Россию, уничтожим последнюю преграду на пути глобальной доминации Запада. Так думала и говорила, что думает, Новодворская.
Это была ужасная личность, но масштаб ее ненависти, ее концентрация, ее дерзость были выдающимися. По сравнению с Новодворской практически все либералы ничтожества. Ничтожна даже их ненависть, по сравнению с ее.
Не знаю, что говорят в тех случаях, когда умер очень злой и вредный, враждебный моему народу, моей стране, моей истории и моей вере, моей идентичности, моему государству человек. Наверное, молчат…
Игорь Зайцев, журналист:
Все же решил написать несколько строк «в связи с…». Ненависть к политическому или личному оппоненту или же конкуренту имеет грани. Прежде всего культурные. Юмор, сатира, сарказм приемлемы в одном случае, неприличны — в другом… На самом деле мало кто понимал Новодворскую или пытался ее понять… Мне кажется, ее образ даже специально тиражировали и лелеяли, как иллюстрацию словосочетания «дем шиза»… Благодаря смерти, мы порой лучше узнаем человека или о человеке. Я не был ее поклонником, скорее испытывал удивление — она была похожа только на саму себя, какими бы ни были ее убеждения, а я считаю, что преследовать человека за его убеждения — фашизм, а за непохожесть на других — ксенофобия… Так вот, мало о ком было написано столько теплых и покаянных слов, от ее же коллег по ее же «политическому лагерю», вот что важно! Читал их с удивлением и какой-то внутренней болью. Видимо, реально хорошего человека не стало, очень странного, ни на кого не похожего человека… Тяжело и сложно, можно даже сказать мучительно прожившего эту жизнь… Человека. Такой я ее и запомню!