Девица Ноvодворская. Последняя весталка революции
Шрифт:
Тем не менее они с Боровым поехали утром 18 февраля на бульвар Калпакса, встали там с плакатами перед логовом Вешнякова (вернее, Боровой встал, а Новодворская сидела на стульчике, потому что стоять она не могла) и произнесли свою короткую речь: «Этот митинг протеста мы проводим для того, чтобы показать русским в Латвии, чем должны заниматься русские в Латвии и в России — не на деньги Путина и ФСБ заниматься провокациями, а бороться за свободу своей страны, России» (Боровой).
«Я сижу там, где должна сидеть русская община Латвии, потому что этот референдум задуман врагами не только латышей, но и врагами русских в Латвии, которые хотят, чтобы они навсегда остались бомжами,
Несколько месяцев назад я снова был в Риге и беседовал там с русскими молодыми людьми, которые ничего не знали о том, что я знаком с Новодворской и был вместе с ней в Латвии. Речь зашла о языковом референдуме, и вдруг один из них мне говорит: «Я решил тогда пойти на него и проголосовать против второго государственного языка, когда увидел ту женщину из Москвы, Валерию Новодворскую, сидевшую в сугробе на стульчике перед посольством РФ, где вообще-то следовало быть мне, русскому из Латвии. Мне стало стыдно, что меня там не было, поэтому я взял паспорт и пошел на участок».
Так что теперь мне достоверно известно, что «скорая помощь с элементами реанимации» в лице Новодворской и Борового все-таки одну русскую душу, да спасла тогда в Риге! Значит, не зря это все было.
Еще одну историю расскажу вам. Перед встречей Валерии Ильиничны с президентом Ильвесом вдруг неожиданно выяснилось, что она не говорит свободно по-английски. А наш, как известно, по-русски еще тоже не очень. Да и переводчиков уже заказывать было поздно. Решили, что переводить буду я, ибо деваться с подводной лодки все равно было некуда.
Лера взялась убедить Тоомаса нашего Хендрика не ехать в Москву по приглашению Медведева на празднование Дня Победы. Встреча в Кадриорге состоялась 29 апреля 2010 года, за 10 дней до предполагаемого визита. И вот Лера его обрабатывает: «Вы должны понимать, господин президент, что в Москве у власти чекистская хунта». Я перевожу: «…tsekistide hunta» — и, ловя на себе слегка недоуменный взгляд президента, поясняю: «Ну, мафия, понимаешь?» Ильвес: «Да я вообще-то знаю, что такое хунта, но я в первый раз слышу такое выражение про чекистов».
Он пытался ей объяснить, что много раз сталкивался в своей жизни с КГБ и знает, как с ними работать. Среди его коллег на радио «Свободная Европа» было полно агентов чекистов, и ни тогда, ни сейчас никаких иллюзий на их счет он не испытывал. Но визит в Москву он воспринимает в отрыве от власти Путина и КГБ.
Тем не менее Лера продолжает: «И даже если Вас будут принимать в самом роскошном зале Кремля и подадут самое шикарное кресло для встречи с Медведевым, они все равно будут принимать Вас, господин Ильвес, за коврик для ног». Тут уже у меня начинается ступор, потому что я не могу вот так в лицо сказать своему президенту: «Коврик для ног». И я начинаю импровизировать: «Даже если… Вас не будут воспринимать там всерьез…»
Ни президент, ни глава его канцелярии, ни двое советников по-русски, к моему удовольствию, ни бум-бум, поэтому мой творческий подход к обязанностям переводчика раскусить не могут. Слышу только сзади сдавленные смешки: пресс-секретарь президента, представитель старой советской школы, получает явное удовольствие от ситуации.
В общем, пресс-релиза по итогам встречи официальный Кадриорг тогда так и не выпустил.
А через два дня был государственный визит в Эстонию президента Финляндии Тарьи Халонен. И на приеме, организованном в ее честь, несколько дам, отвечающих за финско-эстонское культурное сотрудничество,
Анна Рождественская, сценарист:
Уходят мощные, красивые, невероятного масштаба люди. Скоро политика останется с личностями масштаба табурета с вкраплениями личностей масштаба гиены…
По поводу вакханалии из-за смерти Новодворской. Ну и всяких других вакханалий.
Когда малолетней АА было года четыре, мы повезли ее в Питер. И приволокли на Дворцовую площадь. И потыкали пальцем в Эрмитаж. И сказали: «Вот, Анечка, смотри, это — Зимний дворец». А Анька была ужасно маленькой, совсем крохотной, меньше трехлетки. Она в ответ потыкала нам пальцем в тоже маленькие билетные кассы и переспросила: «Вот это?» Зимний для нее был таким огромным, что она его ни глазами, ни разумом осознать не могла.
Вот поэтому я не вступаю обычно в интернет-споры. Потому что есть такие навечно глазами и разумом маленькие люди, с которыми беседовать бесполезно. Потому что ты с ними про Эрмитаж, а они с тобой — про билетную кассу. И они не в силах вообще понять, почему идиот оппонент заходится в восторге по поводу гребаной кассы. А Зимнего они не видят. И никогда не увидят, потому что вот так они устроены.
Лев Сигал:
Мы с Лерой были лично знакомы с 1987 года. Никогда и ни в чем наши взгляды не совпадали. Но это совершенно не мешало нам поддерживать разлюбезные отношения: Лера не давала ни малейшего повода упрекнуть себя в том, что она смешивает политику и личные отношения. Хотя для нее всегда, сколько я ее знал, было в порядке вещей в ответ на дежурные приветствия заявить: «Ну, как может себя чувствовать человек, когда страна скатывается к фашизму?!» Так она и скатывалась все прошедших 27 лет нашего знакомства, шаг за шагом.
Но обо всем этом есть сегодня кому сказать и получше меня. Я хочу взглянуть на Лерину смерть с другого конца. В Интернете пишут, что причиной смерти послужило заражение крови вследствие травмы ноги, полученной полгода назад. Лера не стала тогда обращаться к врачу, а занялась самолечением. И вот результат. Всем нам урок: не лениться лишний раз пойти к доктору из-за любой, вроде бы даже пустячной царапины.
Александр Кондрашов, писатель, ТВ-критик «Литературной газеты»:
Умерла Новодворская. Очень жаль. Она говорила то, что думали многие либералы, но не смели сказать. Она самоотверженно ненавидела Россию и трепетно любила ее врагов. Закрылось забрало, откуда я теперь узнаю, что на самом деле думает Сванидзе и др.? Печально.
Елена Лето:
Все время жить с резко крайними взглядами (левыми, правыми или зад ними) — не признак логического ума, который складывается от суммы очень разных знаний, а лишь следование своей Вере. Жизнь слишком сложна, чтобы оценивать ее одной краской. Когда много лет человек является раздражителем (даже потница приносит неудобство), не заметить его невозможно. Все дело в реакции (отношении) на это раздражение… Меня всегда настораживает, когда человек живет, не сомневаясь: «Одна я, умная, в белом пальто стою, красивая…» Нет, не моя героиня. Но Царствие Небесное…