Девки
Шрифт:
Однажды за ней зашла подруга Дуня — позвала ее на Девичью канаву. Парунька, надеясь распознать сельские новости, согласилась пойти.
На краю сосновой рощи, в мелком березняке, недалеко от речки Печеси, тянулась на версту большая луговина, выходила концом к полю села Богоявленья, а другим упиралась в болото. Со всей округи по праздникам сюда сходились гулять девки и парни. В былые дни здесь кружилась пьяная молодежь, кровянилась в драках, обижала девок, и тут же влюблялась, плясала и звенела тальянками, а девки хвастались обновкой и щелкали орехи.
В
И все же Девичья канава каждый праздник полна гостей.
Солнце обливало рощу кипятковым маревом. Гулянье только устанавливалось.
Парунька увидела свою артель: самая старшая, она сидела полукругом отдельно в кустах, без гармоний и парней. Девки грызли семечки, держа их в платочках. Все до одной в узких по моде юбках, загнутых до колен и собранных позади в складки, чтоб не испачкать о траву. Густо напомаженные лица белели из-под черных кисейных косынок, как у покойников. У двух или трех на лоб свешивались пряди волос, вровень подстриженные ножницами: это самая новая мода.
На конце Канавы пестрела артель молодых девок, прозванных «лягушками». Около них увивались парни в ярких галстуках, в шляпах «панама» и в модных картузах с ремешками.
Только некоторые шли в ряду с девками, скрепившись руками; большинство следовало позади и лениво разговаривало.
Влюбленные парами торчали в тени — девка сидела, вытянув ноги, парень лежал головой у ней на коленях и плевал вверх семечки. Иногда он трогал девку за косу — оба тогда улыбались.
Парунька села.
— Ты куда запропала? — спросили ее подруги.
— Болезнь приключилась: сердце схватывает и схватывает, — соврала она.
Подошли чужие деревенские парни. Вежливо по очереди жали они у девок руки, а когда это кончилось, стали, не зная, что говорить.
— Что вы стоите? Садитесь, — говорили девки.
— Ничево. Народ молодой. Ноги не переломаются, — отвечали парни.
— Вот сюда, — указывали девки место у ног, подбирая юбки. — Расскажите, что у нас новенького?
Некоторые присели, осторожно сгибаясь и расстелив носовые платки, чтоб не замарать брюк.
— Весело ли погуливаете? — спросили парни.
— Плохо. Нету былых утех, — ответили девки.
Начались обсуждения всех событий, случившихся в округе: кто из девок выйдет замуж, а кто из них обманут парнем; нашли пьяного в горохах; собака искусала ребенка, брошенного матерью на произвол судьбы; лошадь завязла в болоте и ушла под воду; в соседнем селе поймали в стаде конокрада, сперва били его мужики кольями, потом сбросили и омут; скоро будет строиться лесопилка на реке, Канашев попросит «мирской помочи» и парни рассчитывали на обильное угощение и выпивку.
— Никого не просватали в Немытой Поляне? — спросили зверевские парни.
— Среди наших девок много желающих просвататься,
У Паруньки заскребло на сердце.
Парни, те что стояли, тронулись к «лягушкам», сказавши друг другу:
— Катимся отсюда колбасой! К девкам помоложе.
— Катимся. Здесь один перестарки.
Парунька видела, как они жали опять в очередь руки молодым девчонкам и смеялись, а потом, закончив это, приумолкли и пошли сзади, поплевывая семечками.
— Ох-ох-ох! — зевнула одна из девок. — Ну-ка, Паруха, продери меж лопаток, что-то чешется.
— Не гульба, а не знай что стало, — сказала другая, — хоть давись. У вас комсомольцы-то есть аль нет еще? — спросила полянская девка чужих парней.
— Четверо. Спектакли думают ставить.
— Слышь, в Курилове две девки записались?
— Да. У нас тоже появилась комса.
Девка указала на Паруньку.
— Каково это отцу да матери, — сказал парень.
— Она сирота...
— Ну это другое дело. Ей деваться некуда больше.
Парунька думала: «Из года в год все одни и те же разговоры. Когда конец этому будет?»
Пришли с гармонью, прокричали громко:
Мы ребята ежики, У нас в карманах ножики. У нас ножики стальные, Гири кованные. Мы ребята удалые, Практикованные...Успокоившись, присели и начали в «подкидного».
Ребятишки жгли костер, дым в безветрии тяжело полз по земле, гарью отдавая в носы.
Появился пьяный Тишка Колупан из Зверева, разлегся посередине Канавы, дрыгая кверху ногами, плевался и кричал:
— За свои собственные выпил, а? За кровные свои! Так за что же штрафы брать? Ну?
Подошла его «симпатия», начала уговаривать.
— Уйди! — кричал он. — Изувечу! — И опять простирал руки: — А? Неужто, братцы, я для торговли первача гнал? Я для собственной утробы.
Вдруг из-за кустов выбежали два парня, запыхавшись, подсели к крайней девке и начали шептаться, но так, что всем было слышно.
— Дай почитать! — угрозливо тараторили они. — Не дашь?
— Негоже при Парке, — сопротивлялась она.
Парни мгновенно повалили девку; один держал ее руки и не позволял подняться с земли, другой в это время шарил за пазухой. Девка возбужденно закатывалась визгом, приговаривая:
— Ой, мамыньки. Щекотно!
Наконец парень вытащил из-под кофты синий конверт, радостно махнул им в воздухе и, отойдя поодаль, начал читать письмо на розовой бумаге.
Девки присмирели и с неловкостью поглядывали на Паруньку.
Письмо было от Бобонина из города:
«Из далеких местов, из самого центру города, из самого главного ресторана «Хуторок» сообщаю вам, что пока живу почем зря. Вчера с товарищем выпили дюжину пива да три бутылки мадеры и совсем не спьянились.