Девочка для шпиона
Шрифт:
— Вы откуда, ребята? Из контрразведки?
— А что, похоже?
Она коротко улыбнулась:
— На ментов вы похожи, ребята!
— А мы и есть… только не менты. Я из МУРа, милая, а вон тот дядька — работник Прокуратуры России. Ему все равно, кого допрашивать — разведку, контрразведку или бывшую путану вроде тебя. Вчера перед ним полковник военной разведки объяснялся, сегодня тебе посчастливилось… Так что не ломайся. В нешуточное дело влипла!
— Ты что, уже забыла, что на волосок от смерти была? — заботливо спросил я.
Ткачева, ошарашенная нашим потоком слов, переводила взгляд с одного на
— Какая смерть? Что вы?
— Восемнадцатого ноября ты и твоя подруга ехали в компании с американцем и русским в автомобиле «вольво». На Минском шоссе двое неизвестных обстреляли вас из автомата. Американца ранили, а тебе повезло. Всем остальным тоже. После перестрелки наш парень высадил вас чуть не в чистом поле и уехал. Ну? Теперь можешь расслабиться и спокойно отвечать на вопросы. Или сама рассказывай, как тебе больше нравится. Если будешь упрямиться, передам в контрразведку. Там засветишься — никакие загрантуры тебе больше не светят, сама понимаешь!
— Зачем контрразведка? Не надо! — всполошилась Ткачева.
— Тогда рассказывай все нам. Мы шпионов не ловим…
— А при чем шпионы? — спросила она. — Вы что думаете…
— Во время допроса мы не размышляем, а собираем информацию. Размышлять после будем, каждый о своем. Если вы убеждены, гражданка Ткачева, в том, что смерть Мещеряковой никак не зависит и никак не связана с путешествием в автомобиле «вольво», постарайтесь убедить и нас. Это все, что от вас требуется на сегодня.
Дина посмотрела на меня, кивнула.
— Хорошо. В сущности, я не храню ничьих секретов, как вы обо мне подумали. То, что я знаю, никому навредить не сможет, а вам, может, и поможет…
Я невольно улыбнулся:
— Кроме внешности в вас еще и политический дар дремлет?
Она восприняла мои слова как намек на примирение между свидетелем и следователем, улыбнулась в ответ:
— И не только политический. Мне бы родиться в прошлом веке в княжеской семье… Ладно. К телу, как говорил Вова Петрушин. С милым и умным дядей, который называл себя Джон, я познакомилась два года назад.
— Вы уже работали в «Эдельвейсе»?
— Я уже прошла собеседование с Петрушиным.
— Собеседование?
— Да, несколько малозначащих вопросов и медленное раздевание глазами.
— Понятно.
— С Джоном я встретилась совершенно случайно. К нему в метро на «Маяковской» какой-то хмырь пьяный прицепился, за нашего фирмача принял. Уцепился за рукав и чего-то долдонит про кровопийц, прям тебе девятьсот пятый год! А Джон, вместо того чтобы послать его, пусть даже на английском — по интонациям и экспрессии брань интернациональна, — вместо этого он уговаривает пьяницу, объясняет, что к реформам в России не имеет никакого отношения. Тут подошла я, руку тому пьяному слегка заломила, на ногу каблучком наступила и сказала, что, если он не хочет попробовать милицейской палки, пусть канает к жене и ей высказывает свои политические и экономические взгляды. Конечно, я объясняла это более простыми и доходчивыми словами. Он отвалил, Джон начал меня благодарить, предложил угостить коктейлем в приличном месте. С этого и началось. Обычно он бывал наездами, приезжал раз в три месяца недели на две и сразу же зафрахтовывал меня, он так говорил, у Петрушина. Понимаете, у нас были другие отношения, поэтому я не разрешала
— Этот парень, значит, был такая важная птица? — с наигранной наивностью удивился Слава.
— Ну, во-первых, он не парень, ему лет сорок с лишним, но я вам скажу, тот еще мужик!
— Мы вам верим. Не знаете, с кем он встречался, когда приезжал?
— Не знаю точно, но пару раз, в том числе и в последний, с молодым человеком по имени Юрий.
— А фамилию не помните?
— Он нас не знакомил, а фамилию краем уха слышала — Андреевский, по-моему…
— Или Андриевский, — подсказал я.
— Да, похоже.
— Он не представлялся? А кто он по профессии, не знаете?
— Наверное, из Министерства иностранных дел, хотя точно не скажу. Ну а кто еще может сотрудничать с американским конгрессменом?
— Логично. Вы говорите, что раньше американец не посвящал вас в свои дела, вы были нужны ему только для свободного времяпровождения, так?
— Так.
— Для каких же целей он взял вас с собой в последний раз?
— Для тех же самых.
— И только?
— Не совсем. Кроме языков, английского с французским, я еще на компьютере могу работать.
— Мещерякова тоже могла?
— Нет, ее я взяла для отвода глаз.
— Не понял, простите.
— Джон не хотел, чтоб этот Юрий знал, что он по вечерам занимается не только любовью, но еще и записывает кое-что на дискету. Поэтому он сказал Юрию, что берет с собой в поездку по Кавказу девушку под видом секретаря и, если Юрий не прочь, Дина, я значит, подыщет и ему. Юрий согласился, вот я и пригласила Катьку. Мне это было удобно, она считала себя моим должником.
— За что же?
— Как — за что? Работенку ей подыскала денежную, хату сдала. Немало по нынешним временам!
— Согласен.
— Ну, в общем, двумя парами мы и ездили по этой Чечне. Днем они занимались делами, а мы с Катькой состояли при них секретутками. Та просто стояла себе, глазки абрекам строила. А мы с Джоном старались вовсю. Он для пользы своего дела прикидывался, что по-русски не понимает, а я переводила туда-сюда всю их болтологию.
— А с кем и о чем они разговаривали?
— С кем? По фамилиям не знаю, но какие-то начальники. Там же, если я правильно поняла, не то двоевластие, не то троевластие. Вот Джон их уговаривал не доводить дело до конфликта, сесть за стол переговоров… короче, как у нас в институте это называлось, — общественно-политическая лексика!
— Когда вы занимались с компьютером? Во время этих встреч?
— Ну что вы?! Юрий не должен был об этом знать. У Джона был портативный персональный компьютер, знаете, с какими западные журналисты на пресс-конференциях сидят, его в обычный кейс можно спрятать. И дисковода большого не надо, все встроено. А работала я урывками, по вечерам. Обычно там, куда приезжали, прием устраивали, Джон с Юрием накачивались, а я под каким-нибудь предлогом уходила в номер или в отведенную комнату и писала.