Девочка, хочешь сниматься в кино?
Шрифт:
— Ну, подруга! — прошептала она.
15
На какое-то время Инга забылась, успокоилась. Счастливый дар детей: забывать на время о своем горе.
Под вечер Инга пришла домой. Она уже не чувствовала себя такой разбитой и несчастной. Словно за этот день успела далеко уйти от студии, от всех бед, которые ее там подкарауливали.
Она как бы очутилась на другом, безопасном берегу. И с этого берега смотрела на свой вчерашний день спокойно
Когда папа пришел с работы, Инга лежала на диване, а рядом на столе валялся ее паричок, похожий на шкурку какого-то забавного рыжего зверька.
— Ты больна? — спросил папа и рукой коснулся лба дочери.
— Я здорова, — был ответ.
— Температуры нет? — спросил папа и увидел на столе паричок. — Что это? Парик?
— Можешь его выбросить, — сухо отозвалась дочь.
— Зачем же выбрасывать? Тебе он больше не нужен?
— Не нужен.
— Верни на студию. Вещь же не твоя.
Инга отвернулась к стене.
— Все равно выброси. Я больше сниматься не буду.
— Почему? — встревожился папа. — Ты устала?
Инга повернулась к папе. Потом вскочила на пол и прижалась к папиному пиджаку, пахнущему лекарствами.
Она искала у папы защиты.
— Устала. Я так устала, папа. Я поеду к бабушке.
— Хорошо, Инга… Ты поедешь. Я напишу бабушке. Видимо, это кино тебе не по силам.
И тут Инга заплакала. Она плакала, а папа утешал ее, гладил:
— Ну, ну, успокойся… Больше не пойдешь туда… И все будет в порядке. Слышишь?
Инга постепенно утихла. Успокоилась. Папа ушел на кухню.
Потом вернулся и сказал:
— Никогда не пойдешь! — Он очень твердо произнес эти слова.
И вот тогда раздался звонок.
Папа открыл дверь, и в прихожую вошел Павел Карелин. Его шапка была белая, а бородка покрылась инеем, и он был похож на этакого худого, моложавого Деда Мороза.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
Дед Мороз снял шапку, и с нее посыпался снег.
— Я хотел бы видеть Ингу.
— Ингу, — отец осекся, однако после короткого раздумья сказал: — Хорошо. Раздевайтесь. Проходите. Я позову Ингу. Нам надо выяснить отношения. — Голос его звучал сухо.
— Непременно надо, — согласился Карелин, и его голос был тоже жестким.
Гость и хозяин холодно посмотрели друг на друга и направились в комнату.
Тут режиссер заметил, что в глубине коридора мелькнула и исчезла фигурка девочки.
— Инга! — позвал отец. — Инга!
Никто не отозвался.
— Странно. Только что была дома.
А Инга в это время сидела в темной ванной и чувствовала, как пылают ее лицо и уши. Она ждала, что будет дальше.
Отец провел режиссера в комнату. Предложил ему сесть. Сам не сел, а растерянно стоял перед неожиданным гостем.
— Скажите, что случилось? — наконец спросил он. — Почему Инга плачет? Может быть,
— Нет. Ее никто не обидел. Ее любят.
— Странная любовь, — вздохнул отец. — Любят, а девочка рыдает.
— Все наладится, — ответил Карелин. — Все очень скоро наладится.
— Да уж наладится! — пробурчал отец. — Я пойду поищу ее. И поставлю чайник.
Он вышел из комнаты.
И тут перед гостем возникла Инга.
— Пришли жаловаться?
— В отличие от тебя я надежный товарищ, — сказал режиссер.
— Не хочу, чтобы она умирала! — крикнула Инга и осеклась: вспомнила, что отец дома.
— Она будет жить, — заговорщически наклонился к Инге Карелин. — Я тебе обещаю. Только не думай, что это так просто. Придется крепко бороться.
— За ее жизнь? — Инга широко раскрыла глаза.
— За ее жизнь! — подтвердил Карелин. И уже сам себе под нос пробурчал: — Все думают, что кино — это только удовольствие. Рвутся в институт кинематографии. За трешку идут сниматься в массовку. Никто не задумывается над тем, что кино — это трудная жизнь.
Инга не понимала его слов. Но сейчас он больше говорил для себя, чем для девочки.
И тут вошел отец с чайником.
— Нашлась? Где ты была? — удивился он.
— Я мыла голову.
— Почему у тебя волосы… сухие?
— Высохли, — сказала Инга и пожала плечами. — Я пошла.
Отец проводил ее взглядом и подошел к Карелину.
— Я должен перед вами извиниться, — сказал он и подвинул к режиссеру рыжий паричок, — но Инга больше не будет сниматься… Так вот… Не может она… Я думал, что кино отвлечет ее, поможет зарубцеваться ране…
— Кино и помогло, — ответил Павел.
— Какое там! Она сегодня плакала. Вы же умный, светлый человек, сами должны понимать.
— А вы, как врач, должны понимать, что лекарство не всегда сладкое. Бывают горькие… Мы с Ингой обо всем договорились. И надо было раньше предупредить нас, что нет… матери.
— Вы бы не взяли ее?
— Взяли бы, — отрезал режиссер, — но знали бы, как вести себя с ней.
— Может быть, это было моей ошибкой, но я исправлю ее. Инга не будет сниматься. Она не пойдет на студию! Инга! — крикнул он. — Ты слышишь? Больше не пойдешь на студию!
Инга стояла в коридоре, прижавшись лопатками к стене, и слушала разговор режиссера с отцом. И в эту минуту она почему-то вспомнила бесконечный, неуютный студийный коридор, и темный закуток, и мягкое, теплое, бесконечно родное плечо Веры. Неужели она никогда не попадет на студию? Никогда не увидит Веру? Не прижмется к ее плечу, так похожему на мамино плечо? Какая-то сила оторвала Ингу от стены. Она решительно вошла в комнату и сказала:
— Я приду завтра на студию. Правда, папа, я приду завтра на студию. Никогда не следует подводить людей. Ведь люди работают.