Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй

Демиденко Михаил Иванович

Ташкент ковырял пальцем землю, и вдруг на ладони у него старая зеленая монета. Как он чувствовал медь под землей? Ташкент поплевал на нее, потер монету о штанину… С одной стороны монеты показался двуглавый русский орел, с другой стороны два щита под короной и надпись: «Пара две деньги». Монета вроде бы русская, но что такое «Пара две деньги», никто объяснить не может.

— Штейт ауф! — раздается сверху, как удар кнута.

На краю канавы солдат. Он целится в нас. До чего они любят целиться в нас! Вместо здравствуй и до свиданья, вместо того, чтобы поздравить с наступлением нового учебного года, заведут свое: «Пиф-паф!»

На

душе гадко и обидно. Наверное, такое же чувство испытывает воробей, когда в него целятся из рогатки.

— Ком хир! — приказывает Ташкенту часовой.

Ташкент, как загипнотизированный, лезет вверх. Мы тоже выбираемся. Во дворе никого нет — солдаты ушли обедать.

Борька с мольбой оборачивается к нам, но чем мы поможем ему? Чем? Никто не знает, что задумал часовой. Почему не полоснул из автомата — нас поймали около железнодорожных путей.

Солдат, не отрывая пальца от спускового курка автомата, произносит классическую фразу на немецком языке, — кажется, она начинается с первого урока, хотя нет, на первой странице, помню, было: «Анна унд Марта баден». Фраза, которую сказал часовой, была на второй странице:

— Вас из дас?

«Кишки выдеру из вас…» Часовой смотрит на портфель.

— Дас из… Дас из… — мямлит Ташкент и протягивает портфель. Немец, держа правой рукой автомат наизготовку, левой перевернул портфель. На землю падают тетради и учебники шестого класса. Борька окончил пятый… Оказался умнее меня. А где же купили ему учебники и тетради? Наверное, весной, еще при Советской власти.

Немец не понял или сделал вид, что не понял.

— Век! Шнель! — заорал он, как на непонятливую скотину.

Вряд ли он осознал, что его подразделение заняло школу. Они столько их опоганили, что не смогли бы припомнить, если вообще они способны были запоминать.

Разговор.

— Айда к девятой школе.

— А разве ее не заняли?

— Говорят, открыли. Русская школа.

— Русская? В немецкую я не пошел бы.

— Тебя и так не пустят. Ты кто?

— Я? Отец русский, мать украинка…

— А бабушка?

— Бабушка… Осетинка.

— Тебя и не пустят. Им справки нужно принести, что ты чистокровный русский, а так ты морда.

— Какая?

— Ты — армянская, ты — осетинская, ты… Тоже морда.

— А русский?

— Значит, русская морда.

— Вчера у нас соседа арестовали. Во время облавы на вокзале у него не оказалось документов. Его жена побежала в полицию. Ей сказали, что отправили в русское гестапо, а там сказали, что отсюда никого не выпускают. Раз попался, значит отправят в Германию.

— Убили его.

— Теперь школы только до четвертого класса. Образовательный максимум, вот как… В «Пятигорском эхо» писали.

— Закон божий ввели, как при царе.

— Я бы ни за какие деньги не стал учить.

— Тебя бы и не спрашивали — не будешь учить, выгонят из школы.

— Мамину сестру избили… Она купила кукурузной муки, завернула в газету, а на газете портрет Гитлера. Немцы муку рассыпали, а ее избили. Ногами под ребра били. Она лицо руками закрывала, так руки сплошь синие, как чернилами намазали.

На фасаде девятой школы вывеска: «Русская школа». Народу много. Несколько немцев. Офицеры. Чинные ученики, выстроенные поклассно. Жарко. Но на многих женщинах

чернобурки. Кто они, эти мамаши? Жены дельцов или врачей-венерологов? Им совсем худо от жары, но они надуты от важности — их детей допустили учиться в «образцовой» русской школе.

Мы, ученики других школ, стоим за забором в соседнем дворе. Смотрим на торжество через щели забора, многие забрались на деревья.

Краткую речь произнес тип в черной немецкой форме.

— Колесников, — сказал кто-то. — Начальник русского гестапо.

Потом запел поп. Настоящий поп. С бородой, в золотой ризе и шапке. Пот струился по его лицу, капал с усов. Он махал кадилом, пел что-то басом. Подпевал хор. Все это фотографировал прыткий человечек, господин Даша-нов, ответственный редактор листка «Пятигорское эхо». Через несколько дней ребята влепят ему в лоб гайкой из рогатки. После этого случая господин Дашанов будет ходить с пистолетом в черной кобуре.

Ара обнимает меня за плечи. Он тоже прибежал посмотреть на начало школьных занятий. Ара преуспевает— помогает «дядьке» вести торговлю в комиссионной лавочке. «Дядя» ему такой же дядя, как мне тетя. Ара пронырливый, цепкий, через него обделывают какие-то темные махинации. Но я не осуждаю его. Во-первых, он обещал мне найти работу, во-вторых, Ара обещал раздобыть гранату. И как я не догадался принести с собой гранату из степи? Теперь в степь не сходить — схапают без аусвайса. Граната нужна до зарезу — мечтаю швырнуть ее в окно Коваленко, когда там соберется пьяная компания — немецкие офицеры и Иркины подруги, фольксдойче. Девицы мечтают выйти замуж за чистокровных немцев и уехать в Германию. Но почему-то никто из них не идет на вербовочный пункт рабочих для работы в райхе.

Почему я смотрю на коммерческую деятельность Ары сквозь пальцы? Он перепродает еврейские вещи.

Аре приносит вещи Марка. Сама она боится пойти на толкучку — отнимут, изобьют или дадут грошовую цену, а купить продукты — три шкуры сдерут. На базаре злодействуют дельцы, бессовестные спекулянты, родственники полицаев. Я уже почти всех их знаю в лицо. Их немного, но они сила.

Те, кто прошел перерегистрацию и получил звезду, привлекаются к «трудовой повинности» — подметают дороги зубными щетками (старики), более молодых каждый день выгоняют под охраной на «работу» в каменоломню. Ломами и кирками выворачивают камни, таскают их к дороге, там сидят дробильщики — молотками дробят камень на щебенку. Щебень нужен Великой Германии на военное строительство. Все это вкупе называется «самоотверженным трудом на пользу нового порядка». Евреям продукты не выделяются, они обязаны сами обеспечивать себя питанием. Обеденного перерыва не положено. Работы длятся без выходных по двенадцать часов в сутки.

На стене бывшей детской библиотеки приказ. Кто-то успел оторвать нижний левый угол.

ВСЕМ ЕВРЕЯМ

С ЦЕЛЬЮ ЗАСЕЛЕНИЯ МАЛОЗАСЕЛЕННЫХ РАЙОНОВ УКРАИНЫ ВСЕ ЕВРЕИ, ПРОЖИВАЮЩИЕ В ГОРОДЕ ПЯТИГОРСКЕ, И ТЕ ЕВРЕИ, КОТОРЫЕ НЕ ИМЕЮТ ПОСТОЯННОГО МЕСТОЖИТЕЛЬСТВА, ОБЯЗАНЫ В СУББОТУ 5 СЕНТЯБРЯ 1942 г. ДО 7 ВЕЧЕРА ПО БЕРЛИНСКОМУ ВРЕМЕНИ (ДО 8 ПО МОСКОВСКОМУ ВРЕМЕНИ) ЯВИТЬСЯ НА ТЕРРИТОРИЮ КАВАЛЕРИЙСКИХ КАЗАРМ. ОТПРАВКА БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ УТРОМ 6 СЕНТЯБРЯ.

…еврею взять багаж, весом не бо-… ключая продовольственный… ми-… тание будет обеспечено властями…