Девочка из легенды
Шрифт:
В классе существовало правило: если кто-нибудь из учеников не приходил в школу, то проведать его шел сосед по парте. В понедельник в школу не явился Тихомиров. После уроков староста класса Саша Николаев напомнил Лене:
— Тебе сегодня к Тихомирову идти. Я тебе адрес дам.
Лена недовольно поморщилась, но тут же утешила себя мыслью, что не будет заходить к Тихомирову в дом, а напишет на бумажке, что задано, и сунет записку в какую-нибудь щелку.
Подходящей щелки в доме Тихомировых она не нашла и
Наступал вечер. Тихие затонские улицы стали многолюдными: люди возвращались с работы.
Когда Лена подходила к своему дому, из-за угла навстречу ей вышли два человека. Один был высокий, широкоплечий, другой поменьше ростом и поуже в плечах. Они шли, как ей показалось, крепко обняв друг друга, и раскачивались из стороны в сторону.
«Пьяные!» — догадалась Лена.
Она повернулась, чтобы свернуть в сторону, но свернуть было некуда: с окраинных улиц снег не увозили, и он высокими сугробами тянулся вдоль тротуара. Тогда она прижалась спиной к забору, ожидая, когда те двое пройдут мимо.
Когда они поравнялись с ней, тот, что был поменьше ростом, поднял голову, и Лена в сгущающихся сумерках узнала Сергея. Сергей тоже ее узнал. Он вздрогнул, остановился, и пьяный, которого он поддерживал, грохнулся на тротуар. Сергей наклонился над ним, пытаясь поднять. Его шапка свалилась с головы и подкатилась к ногам Лены. Лена подняла ее. Сергей выпрямился, шагнул к Лене и вырвал шапку у нее из рук, потом снова стал приподнимать своего спутника, который что-то бормотал и мотал головой.
Подошли двое прохожих и помогли Сергею поставить пьяного на ноги.
Когда в классе Лену спросили, была ли она у Тихомирова, Лена растерялась.
— Не была? — подозрительно посмотрел ей в глаза Саша Николаев.
— Н-не была, — прошептала Лена. — Я сегодня же обязательно пойду. Обязательно…
Ставни в доме были закрыты, нигде ни полоски света. Лена решила, что у Тихомировых опять никого нет. Однако, когда она постучалась, дверь открыл Сергей. Он был в лыжных брюках, в нижней рубашке и одной рукой придерживал сползающее с плеч пальто.
— Проходи.
Лена нерешительно остановилась на пороге. В комнате горела керосиновая лампа. («Лампочка перегорела», — буркнул Сергей). Было грязно и холодно. На столе стояла немытая посуда, на полу рядом с кучей мусора валялся веник.
Лена протянула Сергею вырванный из тетради листок.
— Вот здесь записано, что задали.
Он кивнул головой и положил листок на стол.
Лена продолжала топтаться на пороге: нужно было спросить, почему он не ходит в школу, но язык не поворачивался. Молчание с каждой секундой становилось все более неловким. Наконец Лена, мысленно махнув на себя рукой, сказала:
— Ну, я пойду.
Тут она подняла голову. Ее взгляд остановился на кровати, стоявшей в углу комнаты. На неразобранной постели кто-то спал, накрывшись с головой зимним пальто.
Из-под пальто
— Отец, да?
— А что?
— Ничего. Я пойду, — и она повернулась к двери.
— Подожди.
Сергей вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги.
— Отдай это, пожалуйста… директору.
— Хорошо, — удивленно произнесла Лена и машинально развернула листок.
Это было заявление Сергея Тихомирова об уходе из школы.
Лена подняла на него изумленные глаза:
— П-почему?
Тогда он как-то по-особому нагнул голову, словно собирался боднуть Лену, и ответил:
— Надоело учиться — вот и все… опротивело зубрить.
Сергей, закрыв за Леной дверь, вернулся в комнату, ногой отшвырнул с дороги веник и опустился на стул.
Приводить пьяного отца из закусочной домой были его обязанностью с шестого класса. Раньше в школе никто ни о чем не знал, а теперь, когда класс стал заниматься во вторую смену, приходится часто уходить с последних уроков. Это заметили.
Когда отец «запивал» (а «запивал» он часто, хотя на работу всегда являлся трезвым и гордился тем, что не был прогульщиком), мать забирала маленькую Верку и уезжала к своему отцу в рабочий поселок за городом, сказав на прощанье, что больше не вернется, пропади хоть все пропадом. Сергей знал: когда отец окончательно протрезвеет после очередной попойки, то, виновато глядя сыну в глаза, скажет:
— Ты бы матери написал, что, мол, не буду больше. Последний раз, мол…
Сергей писал матери всего два слова: «Можешь приезжать». Мать приезжала, и некоторое время жизнь у них в доме шла нормально. А потом все начиналось снова.
Две недели назад, когда отец, протрезвев после попойки, сидел за столом, Сергей сказал ему, глядя мимо него куда-то в угол:
— Поступлю работать, возьму мать с Веркой к себе. А ты как хочешь. Живи один.
Отец посмотрел на сына и расхохотался:
— А ты их прокормишь? Работничек!
И через несколько минут серьезно сказал:
— Зря ты это, сынок. Я же сказал: последний раз.
И вот опять…
Сергей посмотрел на отцовские сапоги, торчащие из-под пальто, погасил лампу и опустил голову на руки.
Целых три дня Лена носила в портфеле заявление Тихомирова и все никак не решалась отнести его директору. Не потому, что она боялась директора (директор был «мальчишечий», из бывшей мужской школы, и девочки его немного побаивались), а потому, что знала: нужно рассказать все, что видела: и о том, как Сергей вел пьяного по улице, и о том, как грязно и неприютно у него в доме.
А если после этого Сергею попадет от отца и он выместит зло на Лене? Если вот возьмет и отколотит?.. И не будет ничего удивительного: не лезь не в свое дело. Конечно, очень глупо и обидно, если тебе пятнадцать лет, а тебя отколотят, как первоклашку…