Девочка-лед

Джолос Анна

Очень неприятная ситуация. Очень…

— Не уходите, — ворчит Данька. — Я провожу.

Но мы с Авериным уже на лыжах. Я ныряю в ботинки и накидываю куртку, следом за Пашкой выхожу за дверь. Только когда она закрывается за нашими спинами, начинаю нормально дышать.

— Во попали! — комментирует Аверин, глупо улыбаясь.

— Кому попадет, так это Даньке, — натягивая шапку, мрачно говорю я.

Шумно становится за дверью. Ярослава Иосифовна отчитывает сына.

— Не стоило нам сюда приходить, — расстроенно вздыхаю я.

— Ой,

та, — в очередной раз отмахивается Паша. Иногда я завидую этой его манере с легкостью относиться к любой ситуации.

— Неудобно вышло…

— Ален, ну с кем не бывает! Они просто притрухнутые на всю голову. Помешанные на этом своем фарфоре.

— Даня, вернись. Даня, куда ты? — слышим мы взволнованный голос Ярославы Иосифовны, взлетевший еще на октаву вверх.

— Друзей провожу! — пыхтит он в ответ.

— Друзей… Тоже нашел. Оборванцев в дом привел! А если бы утащили что-то? — гневается она.

Мы с Авериным переглядываемся.

— Мам…

— Что мам? Мне не нравится эта девчонка! Она из неблагополучной семьи! Вдруг зараза у нее какая, а ты ее в дом притащил!

— Ну мам! Тише ты!

— Из кружек наших трапезничал с ней! Неизвестно, чем она болеть может! А вдруг СПИД или еще чего? Она распутница поди?! Не вздумай с ней!

— Мам, она…

— Оборванка и голодранка, вот кто! Знаю я таких! Тебе ее жалко, что ли, сынок? Так давай щенка лучше беспородного заведем.

Отталкиваюсь от стены, покрашенной в пастельные тона. Не хочу больше это слушать.

— Ален…

— До завтра, Паш.

Пока спускаюсь по лестнице, в голове крутятся слова мамы Дани.

Оборванка.

Голодранка.

Вдруг зараза у нее какая!

СПИД.

Распутница.

Тебе ее жалко, что ли, сынок?

Давай беспородного щенка заведем.

Выбегаю на улицу. Ветер тут же подхватывает шарф и хлещет им меня по лицу. Не знаю, отчего так больно. Обидно, досадно и горько. Почему люди так жестоки? Они ведь совсем меня не знают!

И снова слезы застилают глаза. Ковыляю вдоль проспекта и думаю о том, что мне никогда не выбраться из болота, именуемого моим существованием.

Никогда…

Глава 25

АЛЕНА

Странное дело, идти в школу после той ужасной ночи в лесу было намного легче, чем сейчас. Получается, что встреча с Романом для меня страшнее, чем с кучкой отморозков, решивших «поиграть» в свое удовольствие. Где логика, Ляль? Не понятно… Но случившееся между мной и Беркутовым, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, не отпускает меня весь день и всю ночь.

Все мысли крутятся вокруг кабинета математики, да только с царицей наук воспоминания мои связаны едва ли… Мозг лихорадочно анализирует действия Беркутова. Зачем ему вообще понадобилось меня целовать? Только издевательства ради полагаю…

Решил меня заткнуть таким вот… отвратительным способом, чтобы в очередной раз унизить и морально раздавить.

А так ли отвратительно было?

Наутро я совсем разбита. В довершение к этому, мои колени позорно дрожат, сердце нещадно ухает в груди, уши закладывает. Я трясусь так, будто на публичную казнь иду. С опаской кручу головой по сторонам, выискивая глазами своего Мучителя, но демона нигде нет. И это очень пугает. Меня не покидает ощущение, что он вот-вот появится и начнет надо мной издеваться. Обязательно ведь пристанет с вопросами!

Каково же мое удивление, когда ни в коридорах школы, ни в классе, я его не обнаруживаю. Правда вздохнуть с облегчением не могу еще целых два урока. Ровно до тех пор, пока не слышу обрывки разговора Ники Грановской и ее подруги Полины Чередовой.

Ника, тяжко вздыхая, сообщает, что ее парень уехал со сборной в Тулу, на юношеский чемпионат по рукопашному бою. Неделю его не будет минимум, а может, и больше. И это прямо бальзам на душу, честно говоря. От радости я чуть ли не в ладоши хлопаю. Хочется ламбаду станцевать. Гора с плеч. Градус настроения стремительно поднимается в плюс.

После химии меня в коридоре ловит Данька. Виновато потупив взгляд, просит прощения за слова своей матери.

— И как много ты слышала? — интересуется, разглядывая пол.

— Все, Дань. Я слышала все… и Паша.

— А… вот оно что, — хмыкает.

Топчется на месте с минуту. Чешет затылок.

— Ты прости ее, она это не со зла, — жмет плечом. — Ладно?

— Понимаю, твоя мама переживает, что ты в дурную компанию попал, — поправляя на плече рюкзак, отвечаю я ему. — Только Дань, обзывать меня последними словами зачем?

Князев убирает руки в карманы и ковыряет носком ботинка разбитую плитку. Удивительно, что еще не починили. Такие недочеты в стенах этой школы не допустимы.

— Ален… Я ей вчера объяснил, что ты не такая, что ты хорошая. Самая лучшая.

Я склоняю голову чуть влево, а Князев, наконец, поднимает на меня глаза.

— Ковер и слон этот еще… Разозлили вы ее.

— Потому мы и не хотели к тебе в гости, — вздыхаю я, качая головой.

— Ален, — он берет меня за руку. — Не обижайся, хорошо? Ты же добрая и все понимаешь. В конце концов, я-то не причем, а ты вон даже трубку вчера не взяла.

И он еще удивляется почему.

— А я звонил, между прочим, два раза! — подчеркивает недовольно.

— Я не слышала, извини.

— Не злишься? Мир? — уточняет нетерпеливо, будто стараясь побыстрее свернуть этот неудобный диалог.

Я молчу.

— Ну Аленкин, — сжимает мои пальцы и улыбается.

— Я с тобой и не ссорилась…

— Ален, ну серьезно, — канючит он.

— Дань, нормально все, правда. Я не в обиде на тебя.

И все-таки лгу.

— Ну и отлично. Я тоже не думаю, что стоит устраивать трагедию из-за этого.