Девочка-лед
Шрифт:
Вздрагивает всем телом и рвано выдыхает в тот момент, когда я начинаю безжалостно и грубо терзать ее губы: кусать, ласкать. Наказывая за длинный язык.
Меня и самого отчего-то трясет. Будто озноб нападает. Лихорадка. Сдавливаю хрупкое плечо, ощущая, как горит ее кожа под тонкой тканью школьной блузки, застегнутой, как обычно, наглухо. До самой верхней пуговицы.
Строит из себя послушницу монастыря… Как же!
Взбесившись отсутствию отчего-то нужной мне реакции, еще сильнее стискиваю тоненькую девчонку в руках.
Она такая худенькая и почти прозрачная, что в какой-то момент я боюсь тупо раздавить ее. Но вместе с тем завожусь все больше, ведь девчонка по-прежнему — лед. Позволяет мне делать то, что хочу, но при этом — в ответ абсолютно ничего. Айсберг.
Неожиданно для себя самого меня захлестывает… Горькое и едкое чувство, привкус которого чувствуется на губах. Обида. Она проникает под кожу, стремительно растекаясь ядовитой жижей по венам. Отравляя настырные мысли.
Уж с Князевым она, должно быть, не так холодна! Или с тем своим гопником на черной приоре.
Бесит. Как же бесит!
Ненависть к однокласснице яростно жжет грудную клетку.
Сжимаю в кулаке волосы и толкаю сильнее к двери, врезаясь в худенькое тело, и поцелуй мой становится настолько отчаянным, что я не сразу замечаю стук в гребанную дверь.
Звук просачивается словно сквозь вату.
Алена ощутимо толкает меня ладонями.
Один раз. Еще.
Смотрю на нее поплывшим взглядом.
Глаза полыхают костром ярости, и в них палящими искорками пляшут на пару возмущение и стыд. Моргает часто-часто.
С возвращением! Отмерла статуя Свободы.
Влепляет мне хорошую пощечину. Особенно звонко прозвучавшую в угнетающей нас обоих тишине кабинета.
Настойчивый стук в дверь и голос Циркуля — вот вообще меня сейчас не волнуют.
Залепила ПОЩеЧИНУ. МНЕ!
Несколько секунд пялюсь на Лисицыну, пышущую гневом. Что до меня… засадила она от души. Но я, находясь в состоянии «отвал башки», опять делаю это. Целую. Снова.
Ответь, дура!
Мне, наверное, нужно было это тогда как гребаный воздух, которого не хватало. Пойму я позже.
Дерется на этот раз, вырывается, как ненормальная, вынуждая нахмурить брови, отодвинуться от нее и привалиться плечом к стене, тяжело дыша. Прикрыть глаза. Всего на секунду.
Залепила мне пощечину, уму непостижимо!
Я перевариваю происходящее, а Лисицына тем временем впадает в словесную кому. Ну хоть какой-то плюс.
Кажется даже стены давить начинают.
Смотрю на девчонку.
Стоит Растрепанная. Смущенная. С ярким алеющим румянцем, горящим на щеках. Глаза на мокром месте. Опускает взгляд в пол и отворачивается. Трясущимися руками подхватывает упавший с плеча в пылу спора рюкзак.
— Кто. Тебя. Просил? — осевшую густым туманом немую тишину разрывает ее надтреснутый голос.
— Сама виновата, — отвечаю мрачно. Достаю из
— Лисицына! Беркутов! — разрывается Циркуль. — Вы что там делаете? Немедленно откройте!
Лиса дергается от неожиданности. Вся на нервяках. Трясется как заяц. Смотрю на то, как она, краснея пуще прежнего, поправляет волосы, и не могу сдержать смех. Получая в ответ полный ненависти и презрения взгляд.
И тут до меня доходит.
Ты дебил, Беркутов. Поцеловал Лисицыну.
ЛИСИЦЫНУ!
И она тебе даже не ответила…
«Так кто кого переиграл?» — задаю я себе вопрос, глядя на то, как по ее лицу катятся слезы, которые она, к своему горячему стыду, впервые при мне не сумела сдержать…
Глава 24
АЛЕНА
Ногтями впиваюсь в ремень от сумки. Слезы обиды все же застилают глаза и катятся по моим пылающим щекам.
Какой ужас…
Кто дал ему право, кто?
Как посмел вообще?
— Че ты ревешь? — недовольно осведомляется он, вздыхая так, будто вагоны всю ночь разгружал.
Ирод.
Даже смотреть в его сторону не могу.
— Лиса, слышь, — режет тишину кабинета его голос.
Чудовище.
Я тяну носом воздух, пытаясь успокоиться, но тело живет своей жизнью: оно дрожит так, будто я вышла голой на мороз.
— Слышишь? — произносит сквозь зубы, отталкиваясь от стены.
Я резко дергаюсь в сторону. Пусть только подойдет, клянусь, исцарапаю его надменное лицо.
— Открой, — сглотнув шершавый комок в горле, повторяю я.
Просто уйти отсюда. Просто подальше от него. Куда глаза глядят. Чтобы не видеть Его. Не чувствовать. Как с такой тяжелой аурой можно было уродиться?
— Че ты разревелась-то? — никак не отстает от меня с расспросами.
— Идиот пернатый! — беспомощно вою я от безысходности и отчаяния. И да, голос мой звучит очень постыдно. Прям откровенно плывет предательски. — Ненавижу!
На мое счастье, кто-то открывает дверь ключом с обратной стороны. Не теряя ни секунды, устремляюсь к выходу и вылетаю на свободу, задев одноклассника-полудурка плечом.
— Алена! — начинает заводить свою шарманку Элеонора Андреевна, наш классный руководитель, но я ее уже не слушаю.
Не до Циркуля сейчас, вот честно. Налетаю на уборщицу, которая держит в руках ведро. Оно опасно покачивается, и вода разливается по полу. Женщина начинает громко возмущаться и причитать. Извиняюсь за свою неосторожность и бегу по коридору.
Игнорируя крики Пельш, доносящиеся мне в след.
Не обращая внимания на тех, кто наблюдает за моим побегом.
Стараясь не слышать голос Беркутова.