Девочка на джипе
Шрифт:
— Их машина производит! — возразил Михаил. — Найди мне работу с нормальным окладом! Только не на тракторе и не скотником…
Такие сшибки, по всему, были нередкими. Дядька Аким неопределенно заметил:
— Каждый рубит сук по себе. Трошки охолоньте…
— Я тоже покинул хутора. А сверстники остались, — вступил в разговор Андрей Петрович, желая внести мир. — Теперь — наоборот. Остаются единицы. Конечно, это плохо. Впрочем, на Кубани закрепление молодежи на земле налажено. Да и у нас, на Дону, немало казачьих династий. Всё зависит от отношения к отчей земле, от чувства хозяина на ней.
— Правильно! —
— Извини. Другие интересы, — огрызнулся тот и взял к себе на руки щекастенькую дочурку.
Застолье, обильное и разговорчивое, разморило. Захмелев, дядька Аким принялся петь старинные песни. Валентина его поддержала, а затем стала собирать рыбакам харчи. И только трехлетняя Ульянка, глазастая, в розовом платьице, с бантиком на толстой русой косе, с таким старанием подпевала старику, повторяя взрослые слова про любовь-разлуку, что Андрей Петрович растроганно сказал брату:
— Истинная казачка! На генном уровне отзывается… Не понимает ничего, а слова и мелодия ей нравятся…
Иван со вздохом отвернулся, пряча повлажневшие глаза.
Провожая мужчин, Валентина негаданно вынесла из хаты и подала родичу темную, древнюю иконку Богородицы. С чувством произнесла:
— Нехай тебе хоть икона теткина достанется! Благоносящая и намоленная. Вашего деда и бабку ей благословляли.
— Спасибо, Валюша, огромное!
И, взяв иконку, рассматривая лик Донской богоматери, Андрей Петрович ощутил в руках странное покалывание, теплоту — и волнующе радостно зашлось сердце…
Михаил, напутствуя отца, предостерег:
— Вы осторожней там. А то гаишники два раза маршрутку останавливали. Кого-то ищут. Наверно, бандитские разборки. Позвонишь — я за тобой на мотоцикле приеду.
9
Иван надергал десятка три нагуленной плотвы и карасей. И, заскучав на берегу в одиночестве, докричался до брата, заплывшего на лодке в протоку, предупредил, что собирается домой. И вскоре Михаил, вызванный по телефону, приехал за ним. Выплывать, отрываться от прикормленного места Андрей Петрович не стал. Утром все равно встретятся…
Когда солнце стало меркнуть в дымке, и полнеба охватило прощальное зарево, — прудовая вода, смятая во всю ширь волнами, вдруг преображен-но замерла и как будто с глубины осветилась веселым розовым пламенем. И показалось Андрею Петровичу, засмотревшемуся на закат с обрыва, что кто-то неведомый забросал плёсы лепестками осенних мальв и радуется вместе с ним этой забаве, и непременно еще сподобится на добрые превращения, чтобы гость заезжий, случайный здесь рыбак, сполна ощутил и припомнил красоту казачьего раздолья.
Степь-матушка! Жадно оглядывал он знакомые с детства места в мягком понизовом свете: разлет Бирючьего лога, полынные холмы, за ними — бархатисто-темные пашни, разделенные уже кострово сквозящими лесополосами. Сколько ты пережила! И греки, и половцы, и татарско-турецкие полчища проносились тут, властвовали веками. А сколько сражений приняли русские князья, отвоевывая каждую пядь! С Куликовской битвы владели тобой казаки, — до «окаянных дней», до роковой гражданской. И в давнее лихолетье, и когда утюжили поля танки Клейста, сколько полегло в сражениях станичников, красноармейцев. Дед погиб. Отец
И, точно увидев себя в этот миг со стороны, — высокого, поседевшего, но еще крепко стоящего на ногах, — бывший учитель не смог сдержать сентиментальной слезы. Не дано человеку управлять временем, оно движется только в одну сторону. Сказочными горошинами укатываются годы вдаль, оставаясь в памяти то желанными событиями и радостью, то утратами, — пока и воспоминания не угаснут, как закатные лучи…
Пора было готовиться к ночевке. Когда он спустился к воде, чтобы вытащить на закосок свою резиновую лодчонку, пропахшую прикормкой и лещовой слизью, невзначай заметил, как отделилась от тростниковой кулиги в конце пруда пара лебедей, столь кипенно-белых, что отблескивали оперением. И вновь замер Андрей Петрович в радостном изумлении, наблюдая, как величаво выплывали они на светловодье… Лебедь и лебёдушка — две неразлучные души. И он в молодости любил, любил по-настоящему, да счастья так и не обрел…
Ушица удалась на славу: с наваром и дымком, сдобренная перцем и укропом! И пока чудо-блюдо настаивалось, Андрей Петрович поставил палатку и приладил к дверце «жигуленка» переноску, повернув ее колокольчик в сторону костра.
Невзирая на запрет доктора, в рюкзаке нашарил Андрей Петрович фляжку. Сам Господь, наверно, подарил этот день, такой значительный и богатый новостями. Не напоследок ли? Но мысль о конечности жизненного пути не обожгла сейчас. Недаром в донских песнях поется-сказывается, что казак на чужбине «погибает», а в родимом краю «ложится в мать-землю сыру, навеки роднится со степью»! Что ж, и он, преподаватель истории, немало изведал и повидал, — «с ярмарки едет», и стоит ли бесплодно роптать?
— За наш род казачий Баклановых. За вас, Маринушка и Наташа, и за всех дорогих людей! — подняв фляжку, произнес он таким взволнованным голосом, точно его в самом деле мог кто-то слышать…
Потом, вспугнутый поднявшимся ветром, натянув свитер, он бродил возле старых деревьев, вдоль руин пионерского лагеря. Вспоминал Марину, её и голос, и ласковость… Именно на этом берегу, когда вдвоем приезжали за лазориками, всё и началось!
Шелест камышей заглушал сверчков. Гулевой ветер похлестывал положком палатки, а когда затихал, — разбирал слух горловой посвист куличков, хлюпанье ныряющей ондатры. И это невзначай рассмешило: не русалка ли плещется?
Черная орда туч затмила высь, и лишь вдали, на самом краю неба, ярко горели на ветру три искры Ориона — спутника мечтателей и скитальцев. Мысли о минувшем вновь накатили волной. Здесь бегал он босоногим мальчишкой, рос, учился крестьянскому труду. В пору юности слагал стихи и даже причесывался «под Есенина», чтобы нравиться девушкам. Как невероятно далеко всё это! Будто некий двойник, а не он пас хуторских коров, впроголодь перебивался в пединституте, учительствовал, храня просветительский запал и отстаивая справедливость. В памяти его, конечно, не удержались лица и фамилии сотен его учеников. Но многих он представлял зримо и знал, что есть среди них и доктора наук, и генерал, и политические деятели, и знаменитые врачи. Значит, не зря тратил силы в школьных классах.