Девочка на шаре
Шрифт:
С Викентием он монтировал «Защиту Зимнего» и поставил непременным условием, что будет делать «Цвет Ганга» только с ним. Викентий был щупловатым человеком неопределенного возраста, с длинными на поповский манер волосами, слегка заикался, верил только в рацио и был полностью лишен какой-либо чувствительности. Многие считали его существом злобным, но не Эйсбар — ему импонировало, что Викентий никогда не отвлекается на сантименты. Незаменимым же он был потому, что, обладая недюжинными математическими способностями, помнил все кадры, дубли, варианты — где именно герой отставил ногу вправо или влево, где присел, — все эти съемочные разночтения сами собой классифицировались в его немытой голове, и доставал он их оттуда по первому требованию или без оного. «Викентий может заменить отряд шифровальщиц — плачет по нему разведка», — говорили на студии.
Когда Эйсбар
— Здесь, в этом черно-белом городе, Викентий, даже глупо объяснять, на какие изыски в сфере поведения оказались способны человеческие существа в той далекой красочной стране, — ответил Эйсбар. — Ассистентов разносило ветром, как песочную пыль, — оглянешься, а уж никого и нет. Ну, будем разбираться. Была бы мадемуазель Оффеншталь, помните такую? Вот кто быстро мог бы нам помочь.
— Ленни, Сергей Борисович, того и гляди станет опорой русского авангардного кино. Вы разве не слышали про ее киномашину, про знаменитый киножурнал «Руки», про стрельбу в Станиславского?
— Только отголоски. А это все серьезно, Викентий? Эта беготня имеет какое-то отношение к кино?
— История покажет. Говорят, она скоро тут появится. Получила деньги на то, чтобы сложить свой материал, у каких-то южных богачей.
И Эйсбар сел разбираться с пленками сам — чужого человека он не хотел к ним допускать. День за днем он отсматривал материал и все больше и больше успокаивался. Почти все было снято так, как он хотел, как видел. Изображение было мощное. Как он и ожидал, на черно-белой пленке исчезло марево цветистости, которое так мешало ему во время съемок, так отвлекало глаз! Не без злорадства он предвкушал оцепенение, в которое введет разнеженных зрителей где-нибудь в Париже или Брюсселе нескончаемый поток черной человеческой массы, что проходит рефреном через весь фильм: оставляет мертвыми города, выходит невредимым из джунглей, клубится ожившим пеплом в горах, будто подминая под себя, обессмысливая саму Историю. Он никому еще не говорил, что по жанру это будет фильм-катастрофа и его прямая задача — заставить любопытного обывателя, глотнувшего пива или рому перед киносеансом, закинувшего ногу на ногу и полностью расслабившегося на ближайшие полтора часа, ощутить холодной ужас ада, каким рисовали его лучшие живописцы. Не зря строили — а сколько было скандалов! — тридцатиметровые вышки для панорамных съемок в самых разных местах их гниющей Индии. Получилось то, к чему он стремился: взгляд камеры с точки зрения богов. Пленка закончилась — хвостик ее мелькнул между металлическими штырьками монтажного стола. Викентий заряжал следующую бобину.
— Неплохо? — коротко спросил у него Эйсбар. Тот утвердительно кивнул в ответ.
«Хорошо бы оборудовать монтажную в горах, — подумал Эйсбар. — Никто не будет дергать, лезть с бессмысленными советами, и белый фон так хорошо очищает глаз». Интуиция подсказывала Эйсбару, что не все чисто с постоянным отсутствием Долгорукого. Что тот может от него захотеть? На самом деле, Эйсбар пока не решил, что делать со съемками падения моста — использовать их в фильме или не использовать? Вечером, после катастрофы, Гесс предложил уничтожить пленку — Эйсбар делал вид, что соглашается, но, во-первых, в начале мотка был снят эпизод, от которого он не хотел отказываться, а во-вторых — как он мог своими руками ее уничтожить?! Как? Тогда он соврал оператору.
Была разобрана, описана и пронумерована большая часть снятого материала. На столе высились сложенные в аккуратном порядке стопки листов с монтажными планами. Эйсбар редко куда-то выходил, ни с кем, кроме Викентия, практически не общался. Однажды ему приснился падающий мост. Будто он снимает крушение с невозможно высокой точки, с плотного сизого облака, наезжает трансфокатором на толпу, приближая перекошенные от ужаса лица, и пытается разглядеть, где же среди них девочка, похожая на волчонка, живот которой он видел в декорациях.
Среди барахтающихся в воде тел он увидел Ленни — она недоверчиво всматривалась в небо, словно видела там эйсбаровскую камеру. Он проснулся в поту, тут же выехал на студию, хотя было только восемь утра, обнаружил в монтажной Викентия, который
А следуя невидимой миру логике, вечером на пороге его ателье появился Жорж Александриди. Меланхоличный и трезвый, в пальто из чернобурки явно с чужого плеча поверх белого льняного одеяния.
— А что же вы, Жорж, без священной коровы? — рассмеялся Эйсбар. Бессмысленно ругаться с этим клоуном!
Трезвость Жореньки оказалась напускной. Он плел небылицы про полотно «Юноша с персиком», на котором персик будто бы оживал и истекал соком. Судя по всему, он забыл, что его роль в «Цвете Ганга» отдали другому актеру, и интересовался, не надо ли подснять крупные планы его лица. Скандал с Эйсбаром полностью выветрился из его лохматой головы. Напротив, Александриди вдруг склонился перед Эйсбаром в поклоне, вытащил из кармана шубы шелковый платок, утер неведомо откуда взявшиеся слезы — неужели в платке скрывался флакон с глицерином? — и стал благодарить за спасение его «треклятой жизни»! О, если бы его персонаж оказался на том злополучном мосту! О, как он смачно хрустел бы костями в мясорубке, куда отправилась пара сотен невинных! О, какое счастье, что его персонаж сдох за два эпизода до крушения! Эйсбар вслушивался в спектакль, который громоздил Александриди, и одновременно думал о том, что если тот бродит по домам с этой самодеятельностью, то слухи о катастрофе пойдут — просто загляденье и объеденье. «Хоть стреляй в мерзавца!» — вдруг пронеслось у него в голове. Эйсбар даже улыбнулся столь радикальному ходу своей мысли, а та уже мчалась дальше: «Хорошо еще, что Жоренька не знает о детеныше».
Между тем Жоренька, как в былые времена, уже возлежал на тахте: руки закинуты за голову, сам, как пледом, запахнулся шубой.
— Ох как хорошо у тебя натоплено, любезный друг!
Его вид был странен. Теперь это был отнюдь не античный юноша. Он будто продал свое тело старику, и дерзкий взгляд молодого весельчака жил в чужом изможденном скелете.
— Сразу к делу, Серж. Не сверкай глазами — знаю, тут хмуро после наших индийских вакаций! Что говорить — наша фруктовая помадка Лизхен вообще вышвырнула меня из дома. Видно, твой шеф Долгорукий искусно ее тешит! А я-то, дурак, сам же их и свел! А как расцвела — любой огород позавидует. Как же мягко было в ее спальне, дружище! Масло! Мед! Всего лишили — закрыли масленку! И чувствовал бы себя как последняя голодная собачина, если бы… если бы… — Жоренька картинно закашлял, затребовал воды, пил большими глотками, всхлипывал и, наконец, деловито продолжил. — Да, нашлись люди! Истинные друзья! Есть тут, Серж, группа людей, для которых «Защита Зимнего» — катехизис, учебник бытия. Они боготоворят тебя абсолютно! Выше только… — Жоренька поднял костлявый палец к потолку. — Пойдем, душка, сходим к ним — тебе, в конце концов, надо развеяться.
— А что, Лизхен всерьез переехала к Долгорукому? А эльф Ленни? Она куда делась?
— Эльф где-то в Крыму. Там, знаешь ли, строится теперь русский Холливуд. Таланты принимают солнечные ванны. У всех кожа — ты не представляешь, какой лоск. Доносились слухи, будто бы у нее роман с Кторовым. Слышал про эту новую печальную комическую звезду? Ах, Ленни, крошка Ленни! По тебе сохла, вот и доигралась. Впрочем, я не очень-то верю, что этот клоунский доходяга хорош в постели. Судя по фильмам, он нежничает только с шурупами и отвертками. Ну да бог с ними. Так что по поводу поездки к нашим поклонникам?
В этот вечер Эйсбару удалось Жореньку выдворить, пообещав дать ему имена студийных людей, заинтересованных в индийской траве. Но уже на следующий вечер Александриди в кожаном черном плаще и с тростью снова нарисовался в дверях.
— Предложили роль вампира или Студенкин запустил бред про человека — летучую мышь с вами в главной роли? До нашего монтажного крысятника доходили слухи об этой творческой инициативе. — Эйсбар пытался остановить Жореньку в прихожей, но кто ж того остановит!
— Запустят, запустят, дай только срок. Помнишь, что писал Гоголь? Никто не может остановить дьявола, спешащего домой в ад! Это, душка, как раз мой случай. Однако люди, о которых я вчера говорил, могут тебя кое-чем удивить. Сегодня они показывают отрывки из «Защиты Зимнего» в довольно любопытном виде. Не желаешь ли взглянуть?