Девон: Сладострастные сновидения
Шрифт:
— Это не меня. Мэвис будет лечить.
— Я спасаю свою шкуру, поскольку не противоречу Она с меня скальп сняла бы — правда, там немного уж осталось, — если бы я вас выгнал, — сказал Латам, снова принимаясь за потертую книгу в кожаном переплете — это была Библия. «Делай другим так, как хотел бы, чтобы они тебе сделали», — продолжал он тихо, уже не глядя на гостью.
Дэвон почувствовала себя виноватой, от этих людей нельзя ничего скрывать.
— Сэр, я должна вам сказать, что мы за патриотов.
Латам вынул изо рта трубку и
— Я так и думал, иначе вы пошли бы в город — там англичане.
Мэвис, как будто она ничего и не слышала, достала из комода несколько одеял и протянула их Дэвон.
— Это вам нужно — в сарае прохладно. А теперь идите, я скоро тоже подойду. Сделаю вот хорошего, горячего чайку для вашего друга. Снимет лихорадку и сил добавит.
Дэвон прижала к себе одеяла, чувствуя, как к глазам подступают слезы благодарности. Она сумела улыбнуться, еще раз сказала «спасибо» и кинулась к амбару.
Как же им повезло — встретить таких людей, как Латам и его жена Мэвис! Все-таки какое-то беспокойство в ней оставалось даже после того, как она укрыла одеялом Хантера, а сама закуталась в другое, развесив свои вещи сушиться. Успокоилась только, когда услышала, что Мэвис ловит цыпленка на обед. Вот теперь они действительно в безопасности. Ни один тори не будет кормить мятежника — скорее скормит его акулам.
Наступил четвертый день — а Хантер все еще бредил. Мэвис вовсю старалась сбить лихорадку, поила его чаем с травами, куриным бульоном. Дэвон влажным полотенцем обтирала его. «Черный ангел» давно уже уплыл на юг — а Хантер только-только пошел на поправку.
На шестой день после побега он впервые открыл глаза. С впавшими щеками, обросший щетиной, он потерянно осмотрелся вокруг Пытаясь вспомнить, где он и как он сюда попал, он повернул голову и увидел спящую на сене рядом с ним Дэвон. Как он по ней истосковался! Он буквально пожирал ее взглядом: чудесные черты ее лица, такие манящие выпуклости ее грудей, стиснутых рубашкой, мягкая линия бедер… Он нахмурился: почему это в мужской одежде? Зачем ей опять понадобилось стать Тенью? А где же живот? Ведь он должен был стать еще больше? Нет, что-то явно не так… Что-то случилось…
— Боже мой! — громко пробормотал он, в его срывающемся голосе выразились печаль и сочувствие.
Звук его голоса сразу разбудил Дэвон. Она встрепенулась, привстала на локте, положила руку ему на лоб. Несмелая улыбка тронула ее губы, глаза наполнились слезами: лоб был холодный!
— Твоя лихорадка прошла, — шепнула она. Неужели Бог внял ее молитвам?
Хантер слабо пожал ей руку.
— Да, у меня все прошло, а что с тобой, Дэвон?
— Я чувствую себя хорошо. Это ты болеешь, — сказала Дэвон, стараясь уйти от невысказанного вопроса в его глазах. Она не могла говорить о ребенке. Не сейчас.
— Ребенок? — это все, что мог вымолвить Хантер.
Дэвон глянула куда-то в сторону и вновь ощутила пугающую пустоту там, где был ребенок. Сразу охрипшим голосом
— Я потеряла его в тот день, когда тебя арестовали.
— Прости, Дэвон, — сказал Хантер. Сердце у него разрывалось от жалости к ней. Он хотел сказать ей, что у них еще могут быть дети, но слова замерли у него на устах: она высвободила руку и села. Не время сейчас об этом. Слишком больно, словами здесь не поможешь.
— Ты был очень болен, Хантер, — сказала Дэвон, решительно натягивая на него одеяло и подтыкая его со всех сторон. Она заставила себя улыбнуться. — Ты не думаешь, что хорошо было бы тебе поесть? Мэвис сделала сегодня чудесную тушеную курицу Это тебе полезно.
Хантер вновь нахмурился, сделал усилие сесть, но от резкого движения все у него перед глазами закружилось. Он вновь откинулся на соломенный тюфяк. Сердце застучало как бешеное. Тяжело дыша, он только теперь понял по-настоящему, как он ослаб от лихорадки и от тюрьмы. Посмотрел на Дэвон.
— Кто эта Мэвис и как ты меня вытащила из «Джерси»? И где мы теперь? Последнее, что я помню, — это мысль, что я никогда больше не увижу восхода солнца… потому что мне никогда не выбраться живым из этой плавучей тюрьмы.
— Пусть Дэвон идет за курицей, а я тебе на все отвечу, — сказал Мордекай, забираясь на сеновал и устраиваясь поудобнее. — Много что произошло с тех пор, как тебя забрали там, в Баркли-Гроув.
Хантер вновь и вновь поедал глазами тоненькую фигурку женщины. Кивнул. Да, верно, многое произошло, многое изменилось. Но сейчас речь не о семье.
— У меня есть кое-что интересное для генерала Вашингтона. Эти там, на «Джерси», они много говорили о военных планах и всяком таком. Не стеснялись: знали, что заключенные все равно никому не смогут ничего передать.
— Тогда вы вдвоем поговорите, а я правда пойду и устрою тарелку курицы Хантеру, — сказала Дэвон, уже направляясь к лестнице.
Она рада и счастлива, что Хантер пришел в себя и что его лихорадка прошла, но ей нужно время собраться с мыслями. Она даже и не подозревала, как тяжело ей будет ему сказать о том, что нет больше ребенка. Ей нужно найти в себе силы рассказать ему все: что он будет свободен, как только выздоровеет, что его теперь с ней ничто не связывает. А ведь это так мучительно — просто сердце разрывается.
Прошло два дня. Хантер сидел, потягивая крепкий, настоенный на травах чай Мэвис. Он был свежевыбрит и чувствовал себя как и раньше, до тюрьмы и болезни. Дэвон и Мэвис собирали горох на огороде около дома. Аккуратно огороженный — чтобы не потравили коровы и лошади, которых тут не принято было привязывать или держать в стойлах, — этот маленький участок обеспечивал Латама и Мэвис свежими овощами и позволял еще сделать кое-какие запасы на зиму. Хантер не отрывал от них внимательного взгляда. Не замечая, что на них смотрят, обе женщины весело пересмеивались, о чем-то беззаботно болтали они хорошо поладили друг с другом.