Девственница
Шрифт:
Блаженство. Как же она скучала по нему все эти недели, что провела в Европе. Она любила Нико, любила те дни, и особенно ночи, проведенные с ним на винограднике. Остальное время принадлежало Сорену. Единственной настоящей любовью Нико были его виноградники, и они были требовательной и властной госпожой. А истинной любовью Норы был Сорен, который был требовательным и властным господином. Она и Нико идеально понимали друг друга. Она была доминатрикс, и когда Нико стоял на коленях перед ней, его губы на ее лодыжках, ее
– Моя малышка, - прошептал Сорен ей на ухо, двигаясь и наполняя ее.
– Моя Элеонор.
Элеонор была второй половиной.
Он целовал ее грудь, глубоко всасывал твердые соски, и массировал клитор, пока комната не наполнилась звуками ее стонов удовольствия, ее криками освобождения. Он еще не позволил ей кончить. Он приказал ей не кончать. Невозможный приказ. Он был внутри нее, толстый и тяжелый, вколачивался жестко и глубоко. Она раздвинула ноги шире, уперлась пятками в кровать и дышала животом, пытаясь предотвратить нарастающий оргазм.
– Скажи, что любишь меня, и я, возможно, позволю тебе кончить, - сказал Сорен, подчеркнув приказ грубыми толчками, которые заставили ее вздрогнуть от боли и удовольствия.
– Я люблю тебя, мой господин, всем сердцем.
– Скажи, что хочешь меня.
– Я никого на свете не хочу так сильно, как тебя. Я люблю твое тело, твой член. Я хочу, чтобы ты кончил в меня. Пожалуйста...
– Расскажи секрет, который никогда мне не рассказывала, и я подумаю, разрешать ли тебе кончать.
– Я трахалась с монахиней в монастыре моей матери, - ответила Нора, и Сорен перестал двигаться. Он приподнялся и уставился на нее.
– Что?
– спросила она, хлопая ресницами в притворной невинности.
– Ты сам просил.
– Урок усвоен.
– Он снова опустился на нее и поцеловал. Поцелуй был теперь диким, таким же диким, как и ночь. Он прикусил ее губы, проник языком в ее рот и вонзился в нее безжалостными неумолимыми толчками. Именно в этом она и нуждалась. Ее спина выгнулась дугой, и мышцы напряглись, как пружина. Она ощущала, как экстаз овладевает ею, как наполняет живот. Она поднималась и поднималась все выше и выше, пока не достигла пика и замерла, застыла там на одно долгое идеальное мгновение.
С финальным стоном оргазм потряс ее тело. Она рухнула обратно на землю с тысячей трепещущих внутренних мышц, которые заставили ее дрожать под Сореном. Он проигнорировал ее оргазм, достигая собственного, вколачиваясь в нее быстрее и сильнее, пока наконец не излился, наполняя ее своим жаром.
Все еще прижимаясь друг к другу, Нора обвила ногами его спину и расслабила дыхание. Она любила эти моменты, когда своим сердцем ощущала его грохочущее сердце. Блаженство наполнило ее, покой и удовлетворенность. А затем Сорен заговорил.
– Ты трахнула монахиню в монастыре матери.
–
Сорен покинул ее тело и снова посмотрел на нее сверху вниз. Затем рассмеялся, звонким и раскатистым как гром смехом. Даже пока отстегивал ее запястья от кровати и разогревал ладони, которые замерзли от бондажа, он смеялся.
– Я никогда не узнаю тебя полностью, - ответил Сорен.
– Каждый раз, когда мне кажется, что я все это видел, ты ведешь меня к потайной двери и открываешь ее.
– В свою защиту, - ответила Нора, - она была красивой, и у меня очень давно не было секса.
– Когда это произошло?
– спросил он, соскальзывая с кровати и натягивая брюки. Он не стал надевать рубашку, и ее это вполне устраивало.
– В тот год, - ответила она, и больше ей ничего не пришлось говорить. Сорен знал, что означал "тот год". Они не говорили о "том годе", никогда не обсуждали тот год. На самом деле, они усердно делали вид, что того года не было.
– Понимаю.
– Мне жаль, - ответила она.
– Не хотела поднимать эту тему. Кровь покидает мой мозг, когда ты во мне.
– Я не злюсь, - Сорен налил воды в фарфоровую чашу и поставил ее на тумбочку. Он опустил белое полотенце в воду. Им он стер остатки свечного воска с ее тела.
– Я бы рассказала, если бы ты спросил, - ответила она, пока Сорен ополаскивал полотенце в чаше. Она развела ноги для него и теперь он смывал сперму с ее лона и внутренней поверхности бедер.
– Ты никогда не спрашивал, - напомнила она ему.
– Это был тяжелый год для всех нас, - сказал он.
– Я никогда не спрашивал тебя, чем ты занималась, пока меня не было.
– Страдал, - ответил он, глядя ей в глаза.
– Теперь вспомнила, почему не спрашивала.
– Звучит так, будто ты не страдала все время, пока тебя не было.
– Ты же меня знаешь. Если я не занимаюсь сексом, я немного схожу с ума.
– Тогда какое же у тебя оправдание в остальное время?
– спросил он и она игриво ущипнула его за руку. Он схватил ее за запястье и поцеловал ее, совершенно против ее воли. Ну, почти против ее воли. Частично. Она притворилась что не хотела этого.
После того, как он отпустил ее руки, она выбралась из кровати и нашла свой чемодан. Сейчас замок был полон гостей, и она работала весь день, отвечая на вопросы, принимая решения, добавляя последние штрихи. Если кто-то постучится в ее дверь - а это вполне вероятно, - ей, вероятно, следует одеться, прежде чем открывать. Она натянула черно-белые шелковые пижамные брюки и кружевную кофточку в тон. Она оставила ошейник только потому, что скучала по нему. У Нико она научилась тонкому искусству розжигу камина, и принялась за дело, складывая поленья.