Девушка для Привратника Смерти
Шрифт:
— Я рад, — откликнулся Габриэль. — Но все-таки ты не должна на это смотреть. Поезжай домой, я приеду часам к шести…
— Я буду здесь, — твердо сказала Эльза, — но смотреть не стану. Встану так, чтоб ничего не видеть… и ты будешь знать, что не один.
Для того, чтоб поцеловать его, ей снова пришлось встать на цыпочки…
Приговоренных привезли через полчаса. Стоя возле помоста, Эльза видела, как расступается толпа, пропуская телегу с людьми. Глядя в белые лица осужденных, Эльза не могла сказать, какого возраста и пола эти люди в белых балахонах —
«Они не думали о людях в поезде», — сказала себе Эльза. Но ее все равно охватило незнакомым чувством, похожим на страх и бывшим сильнее любого страха. Солдаты, сопровождавшие осужденных, втащили троицу на эшафот — они проходили мимо Эльзы, и она наконец-то смогла их рассмотреть. Три тени, смотревшие в лицо смерти, когда-то были красивыми, сильными мужчинами, которые считали, что цель оправдывает средства. Эльза пробовала найти в себе что-то, похожее на ненависть — и не могла. Зато все остальные собравшиеся на площади бесновались и кричали, в осужденных летели комья грязи и сора, и кто-то совсем рядом с Эльзой хрипло проорал:
— Вытащи из них требуху, барин!
В ящике для инструментов хищно сверкнул металл. Осужденных закрепили на специально подготовленных для казни устройствах, позволявших видеть процесс снятия кожи во всех деталях, и Габриэль, скинув на руки помощника свой пиджак, стал аккуратно заворачивать рукава белоснежной рубашки. Он скользнул взглядом по толпе на площади, и Эльзе показалось, что он ищет ее лицо.
— Я здесь, — прошептала она, прекрасно понимая, что Габриэль ее не услышит. — Я здесь, Габриэль.
— Именем закона! — глашатай развернул лист бумаги, украшенный полудюжиной печатей. — Его величество Георг, Божией милостью и волей король и владыка, приговаривает сих троих, Анхеля ауф Гиттера, Макса ауф Тодта и Виктора ауф Морана, к смертной казни…
В ушах зашумело. Эльза опустила глаза. В памяти мелькнул тот день, когда они с Габриэлем кормили оленей в парке. Неужели в одном мире могут существовать жестокие мерзавцы, людская боль и слезы — и олени, любовь, тепло, нежность? Неужели они могут быть в одном человеке?
Глашатай спустился с эшафота, и Габриэль с совершенно невозмутимым выражением лица прошел к стойке с мечами. Их выставили здесь не для того, чтоб рубить головы осужденным — они заслужили более страшную участь, и дюжина тяжелых мечей была лишь демонстрацией возможностей палача. И, когда Габриэль бесшумно снял со стойки черный двуручный меч, люди на площади дружно ахнули.
Эльза чуть ли не до крови закусила костяшку указательного пальца, чтоб не закричать. Помощники палача сразу поняли, куда дует ветер, и сделали шаг в сторону Габриэля, но тот с какой-то беспечной легкостью крутанул меч в руке, и помощники отступили, разумно предпочитая не связываться.
Габриэль каким-то плавным, скользящим шагом двинулся к первому осужденному. Тот из помощников, который был поумнее
Эльза зажмурилась. Площадь затопило тишиной, и в этой тишине отчетливо прозвучал короткий вскрик осужденного, а затем — тонкий свист меча. Что-то хрупнуло, а затем с глухим стуком упало на помост.
Эльза открыла глаза и увидела, что Габриэль стоит на помосте с мечом в правой руке и с отрубленной головой в левой. Толпу накрыло ликующими воплями, люди рядом с Эльзой кричали и радовались. Пусть осужденный был казнен не так, как планировалось — но он был казнен.
Голова полетела в расторопно подставленную корзину. Лицо Габриэля было спокойным и равнодушным, словно он рубил капусту, а не головы. Он безразличным взглядом посмотрел на людей на площади и шагнул к следующему осужденному.
Через четверть часа все было закончено. Габриэль вернул меч на стойку, спокойно спустился с эшафота — когда солдаты, сопровождавшие осужденных, подошли к нему и взяли в круг, он лишь кивнул и двинулся с ними к дворцу.
В родстве с королем есть свои преимущества.
Например, если вас арестуют за неподчинение его величеству, то вы будете сидеть не в каземате, а в собственных покоях. Конечно, у дверей поставят караул с приказанием стрелять на поражение при малейшем сопротивлении, но это уже мелочи. Вы можете переписываться с друзьями, принимать гостей и питаться не тюремной баландой, а своей привычной едой.
Чем не рай?
Габриэль никогда не слышал, чтоб король так кричал. Его величество утратил все внутреннее спокойствие и самообладание, он орал так, что любой портовый грузчик умер бы от зависти, и в итоге отходил строптивого племянника тростью. Габриэль не сопротивлялся: упал после третьего удара, подтянул колени к животу, свернувшись в позу эмбриона, и стал вспоминать оленей, пытаясь закрыть голову.
Почему-то от этого становилось легче.
Потом, когда король относительно успокоился, а лейб-медик привел Габриэля в чувство, последовал естественный вопрос:
— И какого дьявола ты так поступил?
Габриэль хотел было пожать плечами и не отвечать, но в итоге все-таки ответил:
— Их надо было казнить. Я казнил.
Его величество вынул из кармана платок и провел по вспотевшему лбу.
— Ты совсем ума лишился, — предположил он и, охнув, сокрушенно покачал головой. — Бунт королевского палача, надо же. Что с тобой делать?
Габриэль только руками развел.
— Найти нового Привратника Смерти? — предположил он. — Чтоб он меня казнил? У нас и без того казнят за всякий вздор, ну и меня уж заодно приберут…
Брови короля взлетели вверх от удивления. Он поднялся с кресла, подошел и положил тяжелую ладонь на голову Габриэля.
— Бредишь, — твердо сказал король и вздохнул: — Господи, только помешанного палача нам тут недоставало…
Габриэль вдруг подумал, что это шанс. Безумцы имеют редкую привилегию говорить правду.