Девушка индиго
Шрифт:
У меня опять сжалось сердце, и защипало глаза от подступающих слез. Примерно так я себе это и представляла. Они спорили, и в конце концов Кромвель заставил Бена погубить индиго ради будущей свободы.
– Но Бен опять сказал «нет», – добавил Квош так, словно сам не мог поверить, как такое возможно.
– Что? – растерялась я.
– Бен сказал «нет».
Я накрыла рот ладонью, ошеломленно уставившись на Квоша. Прошло уже много времени с тех пор, но до этой секунды я не сомневалась, что между помощью мне и свободой Бен выбрал именно свободу.
Мне вдруг сделалось дурно, к горлу подкатил ком.
Квош покачал головой, захваченный собственным повествованием:
–
Рука, которой я прикрывала рот, сделалась мокрой – оказалось, из глаз у меня текут слезы. Вторую руку со стиснутым в кулаке оберегом Бена я прижимала к груди.
Мы стояли так втроем на поле индигоферы несколько долгих минут. Слышно было пение птиц, жужжание насекомых, голоса звучали где-то очень далеко, и раздавались удары железа по камню. С океана цвета индиго примчался ветер, запорхал вокруг нас, потянул меня за юбки куда-то, заметался между листьями. Он ворошил мои волосы, щекотал шею, холодил мокрые щеки.
Наконец я трясущейся рукой привязала оберег Бена к поясу, там же, где обычно висел нож, и вытерла холодные щеки тыльной стороной ладони.
– Мы потеряли слишком много времени, – бросила я Квошу и Того. – Давайте работать. – Подняв с земли нож, я продолжила срезать листья. – Выбирайте только самые хорошие кусты, остальные пусть дозревают и дают семена. Чтобы доказать, что мы можем сделать индиго, много сырья не понадобится.
Погода стояла теплая, и листьям потребовалось всего несколько дней, чтобы перебродить. Я стащила из обеденного зала хрустальный бокал, не обратив внимания на протесты маменьки, и зачерпывала им воду и листья из чана с индигоферой каждый час ежедневно, с утра до поздней ночи, а потом рассматривала ее на свет, поднимая к небу или к фонарю. Я и сама не знала, какие изменения хотела увидеть в бокале, помнила лишь слова Бена о том, что листья должны отдать свой «дар». И в тот миг, когда в воде появилось колеблющееся перышко синевы, похожее на тончайшую струйку дыма, у меня перехватило дыхание. Решив, что мне это померещилось из-за преломления света в гранях хрусталя, я поспешно вылила воду с листьями обратно в чан, зачерпнула еще раз и снова поднесла бокал к глазам. В следующую секунду я уже так вопила, призывая Квоша, что на мой крик сбежались все, кто был поблизости. Вскоре люди собрались вокруг чана, а я стояла на приставленной к нему лестнице и держала в поднятой руке хрустальный бокал, как священный символ на какой-нибудь религиозной церемонии.
Квош пробился тогда ко мне сквозь немалую толпу, широко улыбаясь. Через пару часов он велел снять крышку с пустого квадратного чана, установленного вплотную к бродильному, но пониже, и я завороженно смотрела, как темно-бирюзовая вода стекает в него через отверстия.
Сони, Того, Помпей и Квош первыми взялись за перемешивание. Вооружившись инструментами, похожими на большие
Мэри-Энн развела огонь в большом кухонном очаге под открытым небом. Нас ждали несколько долгих изнурительных дней.
Перемешивание нельзя было останавливать, поэтому сменялись работники не группой, а по одному – подходил человек, остальные расступались, новичок включался в процесс, и кто-то, сделав шаг назад, уходил на долгий перерыв восстанавливать силы, прежде чем вернуться обратно. Я думала, эту работу будут выполнять только мужчины, но с удивлением увидела, как Сара – высокая, горделивая – подошла к чану и заняла чье-то место. Через минуту она уже двигалась в общем ритме.
Вода в чане ходила ходуном, течение закручивалось, на поверхности сказочным цветком вскипала пена. Жидкость густела и темнела – так медленно, что возникала иллюзия, будто ничего не меняется, она всегда была именно такой. Тени становились длиннее, солнце обдавало нас золотом заката, но работа продолжалась.
Не закончилась она и ночью. Сколько же я пропустила, когда уехала в прошлый раз на бал! Теперь я почти физически ощущала присутствие Бена среди нас.
Эсси принесла мне шаль и горячий суп.
Выглянула луна. Когда она достигла зенита, я сбросила шаль и, опередив Помпея, который собирался после отдыха вернуться на свое место, встала к чану. Сжав гладкую деревянную рукоятку «весла», я принялась взбалтывать воду, повторяя движения Квоша, – толкала «весло» вперед, тянула на себя, выворачивая кисти, преодолевала сопротивление плотной жидкости, проходившей сквозь отверстия в лопасти, чтобы раствор насытился ночным воздухом до самого дна чана. Я запыхалась и выбилась из сил уже через несколько минут – до того было тяжело, – но, стиснув зубы, продолжала работать.
Того завел тихую, протяжную песню, и к нему присоединились еще несколько голосов. Помпей стоял за мной; когда я пошатнулась и не смогла сдержать стон от боли в мышцах спины и рук, он перехватил у меня «весло» и заступил на мое место, так что вода с нашей стороны чана не замерла ни на секунду.
Небо начало светлеть, а вода в чане казалась черной, как ночь. Квош, вскинув руку, остановил перемешивание, но жидкость еще какое-то время продолжала вращение, вихрясь водоворотами. Сони принес небольшой мешок, поставил его на землю и развязал тесемки, явив взорам сыпучее содержимое. Это была известь, та самая, которую я уже видела, – из ракушек. Зачерпнув из мешка кружкой, Сони подал ее Квошу, и тот рассыпал известь по всей поверхности жидкости в низком чане. Затем он, Сони, Того и Индеец Питер заняли места по сторонам чана и снова взялись взбалтывать воду.
Эсси, Мэри-Энн, Старая Бетти – мать Квоша – стояли рядом со мной. Даже дети уже проснулись и прибежали посмотреть на чудо. Они как будто знали, что здесь должно свершиться волшебство, и не хотели пропустить такое событие.
Первые лучи солнца упали на поверхность раствора, и я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться от восторга и удивления. Пена кружилась на поверхности, как сказочный кружевной цветок. Она была глубокого синего цвета, отливающего пурпуром. По мере взбалтывания жидкость становилась все гуще, словно вода выдавливала из себя синеву – пигмент индиго был слишком плотным, чтобы опуститься на дно. Вода будто бы хотела отделиться от него и вернуться к изначальному состоянию, стать тем, чем она была до того, как ее заставили поучаствовать в создании индиго.