Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)
Шрифт:
– Он находится в Сальгренской больнице. У него тяжелые травмы, примерно как после автомобильной аварии. Трудно поверить, что такие увечья человек мог нанести руками. Помимо переломов ног и ребер у него поврежден шейный позвонок, и существует риск, что он останется частично парализованным.
Все на несколько секунд задумались о положении коллеги, а потом Спонгберг вновь взяла слово и обратилась к Эрландеру:
– Что же на самом деле приключилось в Госсеберге?
– В Госсеберге приключился Тумас Польссон.
Несколько участников
– Неужели никто не может отправить его на пенсию? Он ведь просто ходячая катастрофа.
– Я прекрасно знаю Польссона, – сказала Моника Спонгберг. – Однако я не слышала на него жалоб в последние… ну, года два.
– Их начальник полиции – старый знакомый Польссона и, вероятно, прикрывал его. Я имею в виду – из лучших побуждений, пытаясь ему помочь, и говорю это не в порядке критики в его адрес. Однако сегодня ночью Польссон вел себя настолько странно, что несколько коллег подали рапорты.
– В чем это выразилось?
Маркус Эрландер покосился на Соню Мудиг и Йеркера Хольмберга. Ему явно было неловко расписывать недостатки своей организации перед коллегами из Стокгольма.
– Наиболее странным кажется, пожалуй, то, что он заставил коллегу из технического отдела заниматься инвентаризацией дровяного сарая, где мы обнаружили этого Залаченко.
– Инвентаризацией сарая? – переспросила Спонгберг.
– Да… то есть… ему хотелось точно знать, сколько там поленьев. Чтобы правильно составить рапорт.
За столом воцарилась выразительная тишина, и Эрландер поспешно продолжил:
– Сегодня утром стало известно, что Польссон принимает по крайней мере два психофармакологических препарата – ксанор и ефексор. Ему на самом деле следовало бы находиться на больничном, но он скрывал свое состояние от коллег.
– Какое состояние? – строго спросила Спонгберг.
– Чем именно он страдает, я, естественно, не знаю, это врачебная тайна. Но препараты, которые он принимает, являются отчасти сильными антидепрессантами, отчасти стимуляторами. Сегодня ночью он был попросту не в себе.
– О господи, – выразительно произнесла Спонгберг. Лицо ее сделалось мрачным и угрожающим, как та буря, что на рассвете накрыла Гётеборг. – Пусть Польссона доставят ко мне для беседы. Немедленно.
– Это, вероятно, будет сопряжено с определенными трудностями. У него утром сдали нервы, и его увезли в больницу с диагнозом «перенапряжение». Нам просто-напросто ужасно не повезло, что на дежурстве оказался именно он.
– Можно спросить, – подал голос начальник отдела по борьбе с насильственными преступлениями. – Ведь Польссон арестовал ночью Микаэля Блумквиста?
– Он составил рапорт и обвинил его в оскорблении, яростном сопротивлении сотруднику полиции и незаконном ношении оружия.
– Что говорит Блумквист?
– Он признается в оскорблении, но утверждает, что действовал в целях необходимой обороны. То есть заявляет, что сопротивление выражалось в попытках помешать Торстенссону и Андерссону самостоятельно
– Свидетели?
– Полицейские Торстенссон и Андерссон. Позвольте сказать, что я абсолютно не верю в обвинения в яростном сопротивлении. Это типичное встречное обвинение с целью предотвратить жалобу со стороны Блумквиста.
– Значит, самому Блумквисту удалось в одиночку справиться с Нидерманом? – спросила прокурор Агнета Йервас.
– Под угрозой применения оружия.
– Следовательно, у Блумквиста было оружие. Тогда задержание Блумквиста в любом случае имело под собой почву. Откуда он взял оружие?
– Об этом Блумквист отказался говорить, пока не побеседует со своим адвокатом. Но Польссон арестовал Блумквиста в момент, когда тот пытался сдать оружие полиции.
– Можно мне высказать неформальное предложение? – осторожно спросила Соня Мудиг.
Все взгляды обратились к ней.
– Я неоднократно встречалась с Микаэлем Блумквистом во время расследования, и у меня сложилось впечатление, что он довольно здравомыслящий человек, хоть и журналист. Очевидно, решение о возбуждении дела будете принимать вы… – Она посмотрела на Агнету Йервас, и та кивнула. – В таком случае я предполагаю, что оскорбление и оказание сопротивления вы не станете ему инкриминировать – это ведь просто глупость.
– Вероятно, так. Однако незаконное ношение оружия – это несколько серьезнее.
– Я бы предложила вам повременить. Блумквист самостоятельно собрал эту историю по кусочкам и намного опередил полицию. Нам гораздо полезнее будет сотрудничать с ним, сохранив хорошие отношения, чем дать ему возможность подвергнуть весь полицейский корпус уничижительной критике в СМИ.
Она замолчала. Через несколько секунд Маркус Эрландер откашлялся. Если уж Соня Мудиг отважилась высунуться, то ему не хотелось отставать.
– Я поддерживаю. Мне Блумквист тоже кажется здравомыслящим человеком. Я даже попросил у него прощения за то, как с ним обошлись сегодня ночью. Он, похоже, готов закрыть на это глаза. Кроме того, Блумквист держится с достоинством. Он обнаружил место жительства Лисбет Саландер, но отказывается его называть. Не боится вступать с полицией в открытую дискуссию… да и, учитывая его профессию, репутацию и известность, любое его заявление в СМИ прозвучит не менее весомо, чем любые обвинения со стороны Польссона.
– Но ведь он отказывается сообщать полиции информацию о Саландер?
– Он говорит, что об этом нам придется спрашивать у самой Лисбет.
– О каком оружии идет речь? – спросила Йервас.
– О пистолете «Кольт-тысяча девятьсот одиннадцать Гавернмент». Номер серии не известный. Я отправил пистолет техникам, и мы пока не знаем, применялся ли он в каких-либо преступлениях на территории Швеции. Если окажется, что да, то дело примет несколько иной оборот.
Моника Спонгберг подняла карандаш.