Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)
Шрифт:
– И я опять повторю – решения, которые вы принимаете, безумны. Это кончится катастрофой.
– Возможно. Но твоя нерешительность гарантировала бы нам крах. А сейчас у нас, по крайней мере, есть шанс, и, похоже, все получается. «Миллениум» скован по рукам и ногам. Они, возможно, подозревают о нашем существовании, но им не хватает документации, и они лишены возможности разыскать как ее, так и нас. Мы держим все их действия под жестким контролем.
Ваденшё посмотрел в окно, откуда виднелись коньки крыш нескольких соседних домов.
– Нам
Ваденшё помотал головой.
– Я не понимаю твоего отношения к делу, – сказал Клинтон.
– Да. Разумеется, вам его не понять. Вам только что исполнилось шестьдесят восемь. Вы умираете. Ваши решения нерациональны, но вам тем не менее удалось околдовать Георга Нюстрёма и Юнаса Сандберга. Они слушаются вас так, будто вы – Бог Отец.
– Я действительно Бог Отец во всем, что касается «Секции». Наша решимость дала «Секции» шанс. И я со всей уверенностью заявляю, что «Секция» никогда больше не попадет в такое бедственное положение. Когда все закончится, мы должны провести комплексную проверку ее деятельности.
– Ясно.
– Новым руководителем станет Георг Нюстрём. Он, конечно, слишком стар, но других кандидатов у нас нет, а он пообещал остаться еще минимум на шесть лет. Сандберг слишком молод и, вследствие твоего руководства, неопытен. К настоящему моменту ему следовало бы уже быть полностью обученным.
– Клинтон, неужели вы не понимаете, что натворили. Вы убили человека. Бьёрк проработал на «Секцию» тридцать пять лет, а вы приказали его убить. Разве вы не понимаете…
– Ты прекрасно знаешь, что это было необходимо. Он нас предал, да и не смог бы выдержать давления, начни полиция его прижимать.
Ваденшё встал.
– Я еще не закончил.
– Тогда нам придется продолжить разговор попозже. Вы тут лежите и воображаете себя Всемогущим, а меня ждет работа.
Ваденшё направился к двери.
– Если это противоречит твоим моральным принципам, почему бы тебе не пойти к Бублански и не сознаться в своих преступлениях?
Ваденшё повернулся к больному.
– Эта мысль мне в голову приходила. Но что бы вы там ни думали, я изо всех сил защищаю интересы «Секции».
Открыв дверь, он столкнулся с Георгом Нюстрёмом и Юнасом Сандбергом.
– Привет, Клинтон, – сказал Нюстрём. – Нам необходимо кое-что обсудить.
– Заходите. Ваденшё как раз собирался уходить.
Нюстрём подождал, пока дверь закроется.
– Фредрик, я очень беспокоюсь, – сказал Нюстрём.
– Почему же?
– Мы тут с Сандбергом размышляли. Происходят какие-то непонятные вещи. Сегодня утром адвокат Саландер передала прокурору ее автобиографию.
– Что?
*
Пока прокурор Рихард
Они уселись за небольшим столом для совещаний в кабинете Экстрёма.
– Спасибо, что согласились заглянуть, – начал Экстрём. – Я прочитал эту… хм, объяснительную записку, которую вы представили сегодня утром, и чувствую потребность снять кое-какие вопросительные знаки…
– Да? – попыталась помочь ему Анника Джаннини.
– Даже не знаю, с какого конца начать. Вероятно, прежде всего мне следует объяснить, что мы с инспектором Фасте оба глубоко озадачены.
– Вот как?
– Я пытаюсь понять ваши намерения.
– Что вы имеете в виду?
– Эта автобиография, или как ее следует называть, какие она преследует цели?
– Это вроде бы совершенно очевидно. Моя клиентка хочет изложить свою версию развития событий.
Экстрём добродушно засмеялся и провел рукой по бородке уже хорошо знакомым жестом, который почему-то начал Аннику раздражать.
– Да, но для объяснений у вашей клиентки было несколько месяцев. Она не сказала ни слова на всех допросах, которые пытался проводить с ней Фасте.
– Насколько мне известно, у нас нет закона, который обязывает ее говорить тогда, когда это удобно инспектору Фасте.
– Да, но я хочу сказать… через два дня над Саландер начинается судебный процесс, а она в последний момент представляет вот это. Я же в данном случае чувствую ответственность, которая несколько выходит за рамки моих обязанностей как прокурора.
– Вот как?
– Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы восприняли мои слова как оскорбление. Это никак не входит в мои намерения. Однако в нашей стране существуют процессуальные нормы. А вы, фру Джаннини, являетесь адвокатом по защите прав женщин и раньше никогда не представляли клиента в уголовном процессе. Я предъявил Лисбет Саландер обвинение не потому, что она женщина, а поскольку она совершила тяжкие преступления с применением насилия. Полагаю, вы тоже наверняка понимаете, что она серьезно больна психически и нуждается в лечении и помощи общества.
– Позвольте, я вам помогу, – любезно ответила Анника Джаннини. – Вы боитесь, что я не обеспечу Лисбет Саландер полноценной защиты.
– В этом нет ничего оскорбительного, – сказал Экстрём. – Я не ставлю под сомнение вашу компетентность. Я лишь указываю на то, что у вас нет опыта.
– Я понимаю. Позвольте сказать, что я с вами полностью согласна. У меня совсем нет опыта в уголовных делах.
– И тем не менее вы последовательно отказывались от помощи значительно более опытных адвокатов…