Девушка, которую ты покинул
Шрифт:
Но в каком бы направлении Лив ни вела поиски, она везде натыкалась на следы Пола, словно не о том спрашивала и не там искала. В результате ей приходилось просто-напросто обрабатывать уже полученную им информацию.
Она встает со стула, расправляет затекшие ноги и нервно ходит по комнате. Во время работы Лив переставляет картину на книжную полку, словно ожидая, что изображенная там девушка подарит ей прилив вдохновения. Теперь Лив ловит себя на том, что не может отвести взгляд от лица на портрете, она будто чувствует, что их время стремительно истекает. День суда все ближе, уже слышится барабанный бой, возвещающий о предстоящем сражении. «Софи, дай мне ответ.
— Привет! — На пороге появляется Мо с баночкой йогурта в руках.
Мо уже шесть недель живет в Стеклянном доме, и Лив безмерно благодарна судьбе, что в трудную минуту не осталась одна.
— Что, уже три часа? — потягиваясь, говорит она. — Господи, я сегодня почти не продвинулась!
— Ты должна взглянуть вот на это. — Мо достает из-под мышки номер лондонской вечерней газеты и протягивает Лив. — Страница три.
Лив находит нужное место и начинает читать.
«Вдова именитого архитектора борется за произведение искусства ценой в миллионы долларов, украденное нацистами во время войны», — гласит заголовок. Под ним крупная, на полстраницы, фотография ее и Дэвида, сделанная много лет назад на каком-то благотворительном мероприятии. На ней платье цвета электрик, в руках бокал с шампанским, словно она чокается с камерой. Рядом помещен снимок картины «Девушка, которую ты покинул» с подписью: «Картина художника-импрессиониста стоимостью несколько миллионов была „украдена немцем“».
— Красивое платье, — замечает Мо.
У Лив кровь отливает от лица. Она не узнает улыбающуюся светскую львицу на фото. Женщину совсем из другой жизни.
— Боже мой! — У нее такое чувство, будто кто-то распахнул настежь двери ее дома, выставив напоказ спальню.
— Думаю, они специально делают из тебя этакую ведьму из высшего общества. Так им легче раскрутить историю о бедном французе, ставшем жертвой богатой хищницы. — (Лив закрывает глаза. Может быть, если сидеть вот так, с закрытыми глазами, все само собой исчезнет.) — И вообще, это неверно с исторической точки зрения. Я имею в виду, что во время Первой мировой еще не было никаких нацистов. Сомневаюсь, что кто-то поведется на эту туфту. Я хочу сказать, что на твоем месте я не стала бы брать в голову и вообще… — Мо долго молчит, а потом добавляет: — И не думаю, что тебя кто-то узнает. Ты здорово изменилась за последнее время. Выглядишь… — пытается подобрать нужное слово Мо, — что ли, победнее. И типа постарше.
Лив открывает глаза. И снова видит себя рядом с Дэвидом. Видит беззаботную, обеспеченную женщину, какой когда-то была.
Мо вынимает ложку изо рта и внимательно ее рассматривает.
— Только не вздумай читать интернет-издание. Договорились? Комментарии некоторых читателей слишком уж… забористые, — говорит Мо и, поймав взгляд Лив, добавляет: — Ну ты понимаешь. В наши дни у каждого есть свое мнение. Но все это полная хрень. — Мо включает чайник. — Послушай, а как ты посмотришь на то, если Раник проведет здесь уик-энд? С ним в квартире живет еще человек пятнадцать, не меньше. И ему, естественно, хочется вытянуть ноги перед телевизором, чтобы не лягнуть кого-то еще.
Пытаясь усмирить растущее беспокойство, Лив трудится весь вечер. У нее перед глазами до сих пор стоит та газетная статья и фото светской дамы с бокалом шампанского в руках. Она звонит Генри, и тот советует не обращать внимания, так как в преддверии судебного процесса это обычная практика. Она ловит себя на том, что придирчиво вслушивается в интонации его речи
— Лив, послушай меня. Это громкое дело. И они будут вести грязную игру. Ты должна набраться мужества.
Генри, который уже проинструктировал барристера, называет Лив его имя с таким видом, словно она обязана его знать. Она спрашивает, во сколько ей все обойдется, и слышит, как Генри шуршит бумагами. А когда он называет сумму, Лив чувствует, что начинает задыхаться.
Телефон звонит три раза, Первый звонок от отца, который сообщает что получил работу в гастрольной постановке «Беги за женой». Она рассеянно отвечает, что рада за него, и настоятельно советует ни за кем не бегать.
— Золотые слова! Именно так и сказала Кэролайн! — восклицает отец и вешает трубку.
Второй звонок от Кристен.
— Боже мой! — говорит она, забыв поздороваться. — Я только что видела газету.
— Да уж, не самое приятное послеобеденное чтение.
Лив слышит, как Кристен, закрыв рукой трубку, с кем-то шепчется.
— Свен советует, чтобы ты ни с кем не вступала в разговоры. Молчи как рыба.
— Я и не вступала.
— Тогда откуда они взяли весь этот ужас?
— Генри считает, что здесь не обошлось без КРВ. В их интересах допустить утечку информации, чтобы по возможности выставить меня не в лучшем свете.
— Мне приехать? У меня как раз есть свободное время.
— Кристен, очень мило с твоей стороны, но я в порядке. — Лив сейчас не в том настроении, чтобы общаться.
— Ну, если хочешь, я пойду с тобой на суд. И вообще, могу представить дело в выгодном для тебя свете. У меня достаточно связей. Например, в журнале «Хелло!».
— Ни в коем случае. Спасибо, — кладет трубку Лив.
Да, тогда уж точно все кругом будут в курсе. Кристен обладает уникальной способностью распространять информацию лучше всякой вечерней газеты. И Лив даже подумать страшно о том, как она будет объясняться с родственниками и друзьями. Картина, в сущности, ей больше не принадлежит. Она стала предметом публичных обсуждений, символом несправедливости.
Но не успела Лив повесить трубку, как телефон снова звонит, и она от неожиданности подпрыгивает на месте:
— Кристен, я…
— Это Оливия Халстон? — раздается мужской голос.
— Да? — неуверенно отвечает она.
— Меня зовут Роберт Шиллер. Я пишу статьи об искусстве для «Таймс». Простите, если звоню в неурочное время, но я собираю материал об истории вашей картины и хотел бы, чтобы вы…
— Нет-нет, благодарю, — бросает она трубку.
Лив подозрительно смотрит на телефон, затем в страхе, что он может снова зазвонить, снимает трубку с рычага. Затем кладет трубку на место, но телефон тут же начинает отчаянно трезвонить. Журналисты пытаются представиться и дать ей номер мобильника. Все они крайне дружелюбны, даже вкрадчивы. Клянутся в своей беспристрастности, извиняются, что отнимают у нее время. Лив сидит в пустом доме, прислушиваясь к тяжелым ударам сердца.
Мо, вернувшись около часа ночи, застает Лив за компьютером, рядом лежит снятая телефонная трубка. Лив рассылает имейлы всем известным специалистом в области французской живописи конца девятнадцатого — начала двадцатого века:
«Меня интересует, известно ли вам что-либо о… Я пытаюсь восстановить историю… Возможно, вы что-то знаете или чем-то располагаете… Все, что угодно…»
— Чаю хочешь? — снимая пальто, спрашивает Мо.
— Спасибо, — не отрывает взгляд от экрана компьютера Лив.