Девушка моего друга (сборник)
Шрифт:
бригады работал Китов, и забрались в крайнюю деревянную клетушку, где траншея была уже почти готова.
Здесь мы закурили, и Федор Калугин негромко, как бы размышляя, спросил:
— А что, если и вправду сейчас мужикам погреба вырыть?
— Да ты что, Федор?
Это отозвался Олег Стрешнев, самый тихий: парень в нашей бригаде. Он обычно молчит и каждую свободную минуту читает книжки. Даже в «козла» из-за этого редко играет. Дважды он не прошел на истфак университета по конкурсу и вот теперь все читает исторические повести
повезло парню.
— А что — «что»? — Калугин спокойно повернул к Олегу широкоскулое, круглое и румяное лицо. — Ты мальчишка еще, и девок у тебя нет. Вот ты и не знаешь цену рублю. А у нас ведь семьи...
Мы-то знали, что семья у Калугина невелика. Детей нет, жена в деревне. А он вот живет в общежитии и никак не решается снять частную квартиру и взять жену к себе. Говорит — дорого просят...
— Так ведь можно любую подлость оправдать,— негромко, но как-то очень напряженно сказал Олег.
— Ты уж, правда, Федя... того... — Дядя Петя сделал последнюю, самую глубокую затяжку, втоптал окурок в землю и, подхватив лопату, пошел к траншее.
Мы тоже докурили сигареты и взялись за лопаты.
И Калугин взялся. И разговаривать нам было больше некогда. Только перебрасывались короткими словами, когда нужно было подавать и укладывать трубы. И лишь во время следующего перекура Олег Стрешнев снова вспомнил о погребах и похвалил Леньку Степанова
за хороший розыгрыш. Ленька ничего не ответил — только усмехнулся.
А потом мы закончили работу в сараях, вывели траншею и трубы на свободное место, и, взглянув на часы, я увидел, что переработали мы всего только двадцать минут. Но это было неизбежно, потому что на другой день мы уходили к театру, где нужно было срочно вырыть тоннель под центральной улицей. И, понятно, мы должны были здесь все закончить, чтобы ни одному человеку не оставить развороченный сарай.
Мы медленно шли к своему вагончику, и Зотов негромко рассказывал бригадиру и тем, кто работал с ним в одном сарае, как соблазняли нас рыть погреба и как удачно поторговался с хозяевами сараев Ленька. Бригадир устало улыбался, и все улыбались, и только Калугин
да Ленька Степанов шли сзади, тихо разговаривали и не принимали участия в общем веселье.
Дождя уже не было, и крыши подсохли, но небо было ровно-серое, тяжелое. Не угадаешь, как оно поведет себя через час. То ли поголубеет, то ли просеется мелким и нудным дождем.
Возле вагончика Китов опустил свою лопату и, пока Зотов открывал замок, сказал нам:
— Завтра, если вёдро, прямо к театру приходите.
Инструмент я привезу. Будем готовиться, Зотов, наконец, снял замок и вошел в вагончик.
Бригадир поднялся за ним по лесенке и, обернувшись к нам, добавил:
— И берегите силы,
Он тоже вошел в вагончик и стал принимать у нас инструмент.
Тоннели наша бригада рыла давно. И лучше любой другой бригады в городе. Собственно; другие бригадиры учились этому делу у Китова. А он умел с фронта.
При мне рыли только два тоннеля. А всего их было за бригадой десятка полтора.
С теми тоннелями, что рыли при мне, было просто.
Их вели под боковыми улицами. И движение по этим улицам перекрывалось, хотя покрытие их мы не трогали.
А теперь предстояло пробить тоннель под центральной улицей. Она широкая, и по ней ходит троллейбус.
В объезд его не пустишь. Поэтому и решено было сделать все за ночь. Пока троллейбусы в парке.
На подготовку нам давали два дня. И мы готовили все добросовестно, до последней мелочи, чтобы в ночь нас ничто не задерживало. Мы даже трубу попросили сварить заранее, чтобы не было сварки под землей.
В пятницу, к двенадцати ночи, выспавшиеся, бодрые, мы уже были на месте, разобрали свои скарпели — короткие ломики с лопатками на конце, надели удобные шахтерские шлемы с фонарями и ждали последнего троллейбуса.
Приехал управляющий трестом, грузный, мрачный, в кожаном пальто. В свете прожекторов его гладко выбритое лицо казалось до синевы бледным, и я почему- то вспомнил, что у него уже был инфаркт и что врачи вообще запретили ему работать на стройке. Обо всем этом немало говорили у нас в те осенние месяцы, когда он лежал в больнице и его замещал главный инженер.
Все думали, что управляющий на работу не вернется.
Но он вернулся и уже по-страшному ругал тех, кто, боясь за его сердце, скрывал от него какие-то неприятности.
— Мое сердце любую правду вынесет, — как-то сказал он на совещании при Китове. — Оно только лжи не выносит.
Но от него все равно многое скрывали. Видно, такова уж планида тех, кто перенес инфаркт и остался на прежней работе.
Управляющий подошел к нам, поздоровался, угостил «Казбеком».
— Сам теперь не курю, — сказал он. — А без папирос в кармане не могу.
Мы закурили. Он стоял рядом, барабанил пальцами
по коробке.
— Может, людей подкинуть, Евгений Иванович? — спросил он Китова. — Все-таки пять часов мало...
— Хватит, Сергей Ефимыч! — отозвался Китов.
— А то смотри, — сказал управляющий. — Тут недалеко бригада Ачина в ночь работает. Снимем, пришлем — хоть всю...
— Обойдемся. — Китов улыбнулся. — Спасибо, Сергей Ефимыч... У нас все рассчитано.
Последний троллейбус прошел без пяти час, и Зотов тут же поднялся с трубы, вышел вперед и воткнул свой скарпель в земляную стенку под асфальтом. И мы ждали, пока он отработает свои десять минут, потому что тоннель должен был быть очень узкий, и второй человек,