Девушка по имени Судьба

Гланк Гуиллермо

Можно сказать, что Мария окончательно смирилась с судьбой. Сидя целыми днями дома, одна, она не роптала и не искала каких-либо развлечений. Читала книги и писала письма — родителям, Асунсьон и дону Федерико, которому Гонсало не удосужился написать ни разу.

Зная, что матери день ото дня становится все хуже, Мария не хотела ее волновать и описывала свою жизнь в радужных тонах, не догадываясь, как это бесило Викторию, продолжавшую считать сестру предательницей. «Быстро же она забыла Энрике!» — думала Виктория, читая

послания Марии, зато мать и отец были довольны: слава Богу, их дочь сумела изжить юношескую любовь и обрести счастье рядом с достойным человеком.

Лишь в письмах к Асунсьон Мария могла себе позволить гораздо большую откровенность:

«Ты не представляешь, как я тебе завидую! Мне не хватает здесь нашего солнца, нашего южного голубого неба. Зима в Лондоне сырая, холодная и очень-очень длинная. Хотелось бы уснуть и проснуться уже в «Эсперансе», как будто я и не уезжала оттуда…»

Еще она сетовала на то, что Господь не дает ей ребеночка, который не просто скрасил бы ее одиночество, но смог бы стать смыслом всей дальнейшей жизни.

Асунсьон, не понаслышке знавшая, что значит жить с нелюбимым мужем, всячески поддерживала Марию, но помочь ей ничем не могла. Как не могла помочь и Виктории, потому что дорога в дом брата была для нее закрыта.

И, с тревогой думая о племянницах, Асунсьон уповала лишь на то, что обе они еще очень молоды и впереди у них — долгая жизнь, в которой бывают не только горести, но и радости.

А у Гонсало между тем что-то не заладилось в делах. Он стал раздражительным, мог ни с того ни с сего накричать на слуг, а то и на Марию:

— Не приставай ко мне с этим дурацким ужином! Ты понятия не имеешь, с какими ужасными людьми мне приходится работать и в каком сложном положении я оказался.

— Но ты ведь не хочешь рассказывать о своих делах. Считаешь, что я все равно ничего не пойму, — не без укора говорила Мария.

— Да, я считаю, что это не женское дело. Мужчина сам должен обеспечивать благополучие семьи.

Однажды он пришел домой совеем мрачный и, Отвечая на безмолвный вопрос Марии, хмуро произнес:

— Больше не могу от тебя это скрывать… Мы — банкроты! Да, банкроты, я не преувеличиваю. Мне катастрофически не повезло. Я решил продать один товар на свой страх и риск. Никому ничего не скачал…

— И что же? — упавшим голосом спросила Мария.

— Случилась беда! Судно затонуло в Атлантике, а товар я не застраховал. Теперь придется выплачивать его стоимость. Мы разорены!..

Всегдашняя сдержанность на сей раз отказала Марии — она впервые за время замужества открыто высказала все, что думала о Гонсало:

— Столько жертв, столько страданий, жизнь вдали от родных — и все напрасно! Тебя погубило твое непомерное тщеславие! Тебе всегда хотелось заполучить побольше денег, ты не считался со своими партнерами. И вот — печальный итог! Что теперь делать?

—

Хватит причитать! — грубо оборвал ее Гонсало. — Я уже написал письмо твоему отцу. Попросил принять нас в его доме.

— Мы возвращаемся в Санта-Марию?

— Да, я надеюсь, дон Мануэль не откажет мне в гостеприимстве.

— Я тоже в этом не сомневаюсь, — сказала Мария. — А к дону Федерико ты не обращался за помощью?

— Нет! И никогда не сделаю этого, в каком бы трудном положении ни оказался. Не стану перед ним унижаться!

— Напрасно ты так говоришь об отце, — вновь не удержалась от замечания Мария. — Дон Федерико — хороший, добрый человек. Он был бы рад помочь тебе.

— Не пытайся судить о том, чего не знаешь, — строго произнес Гонсало, давая понять, что их разговор на эту тему окончен.

Дон Федерико очень страдал из-за фактического разрыва с Гонсало. Все эти годы он ждал от сына хоть какого-то знака внимания, хотя бы маленькой приписки в конце письма, написанного Марией. Но Гонсало своим упорным молчанием не оставлял старику никаких надежд на примирение.

Зато Адальберто регулярно слал дону Федерико теплые письма из Альто-Валье, где он жил в доме покойной матери. Отвечая ему, дон Федерико вкладывал в текст всю свою невысказанную, затаенную отцовскую любовь.

Несколько раз Адальберто навещал дона Федерико, и эти встречи еще больше их сблизили. А когда у старика возникли финансовые трудности — Адальберто помог ему деньгами.

Но в Санта-Марию Адальберто влекла не только возможность повидаться со своим покровителем. Он понимал, что теперь всегда будет возвращаться в этот город, пока здесь будет жить Виктория.

Все эти годы их дружеская связь не прерывалась и более того — крепла, потому что у Виктории не осталось ни одного близкого человека, кому бы она без утайки могла излить все, что мучило и терзало ее душу, кроме Адальберто.

Однако, чем откровеннее были письма Виктории, тем яснее Адальберто понимал, что она видит в нем только друга и никогда не сможет полюбить его, поскольку любит Энрике Муньиса.

Бывая в Санта-Марии, он, как и прежде, останавливался у доньи Эулохии, где ему всегда были рады.

И на сей раз его встретили здесь с любовью и радушием. Никаких существенных перемен в этой семье не произошло. Донья Эулохия все так же хлопотала по хозяйству, Эрнан, влюбленный в Долорес, продолжал обхаживать ее, не теряя надежды на взаимность. А вот Мартина должна была на днях выйти замуж за Хименеса, чему Адальберто очень обрадовался:

— Молодец, капрал! Добился-таки своего. Он — замечательный парень, и я не сомневаюсь, что Мартина будет с ним счастлива.

Отдав должное гостеприимству Эулохии, Адальберто отправился в дом Оласаблей, испытывая сильное волнение перед встречей с Викторией.