Девушка с обложки
Шрифт:
Кузьмин настолько был ошарашен этой новостью, что не нашелся что ответить.
— Да ты меня слышишь?
— Слышу, — пришел в себя Сергей. — Но Берлин большой. Как ее искать… хотя… Она ведь может сама найти нас! Наверняка захочет повидаться со своими старыми знакомыми. Верно?
— Верно, верно… Видишь, как я ловко соблазнил тебя малооплачиваемой работой. Ну давай дуй ко мне. Я в театре.
— Подожди… Слушай, не могу сообразить… Коллекция как же?! Я хочу взять ее с собой.
Для обычного смертного срок прохождения Комиссии при территориальном управлении по сохранению культурных ценностей стремился к бесконечности. Но у Кузьмина были связи. Он сам не раз привлекался Управлением как эксперт. Для того чтобы получить свидетельство на право вывоза такого количества картин, лично Сергею нужно было всего пару дней.
— Мы уезжаем через неделю. Времени в обрез. Ты можешь не успеть. Знаешь что, я оформлю твою коллекцию как декорации. Дам тебе ящик…
— Хочешь контрабандиста из меня сделать! — воскликнул Сергей. — Нет уж, пусть все будет официально.
— Да пошутил я. Хотя идея неплохая. В общем, жду тебя.
Сергей повесил трубку и вернулся на кухню.
— Кто звонил? — поинтересовалась Лера.
— Оглоблин, — ответил он и добавил, хотя мог и промолчать: — Они едут на театральный фестиваль в Германию. Я еду вместе с ними.
— Вот как, — через силу улыбнулась Лера. — Прямо отец родной твой Оглоблин. Когда едем? У тебя ведь туго с деньгами. Сколько тебе надо? Только скажи.
— Не волнуйся, в долг у тебя не попрошу. Я беру с собой коллекцию. Так что денег хватит… А скажу я тебе вот что: шла бы ты… домой!
Это был запрещенный удар. Лера не заслужила его. Она опустила глаза и закусила нижнюю губу, совсем как Сергей, когда стоял у мольберта. Такое в ее поведении было в новинку, но подействовало безотказно. Сергей сразу почувствовал себя последней неблагодарной скотиной.
Завтрак был окончен в суровом молчании. Они были похожи на поссорившихся супругов, и это в душе Кузьмина вызвало протест, подавляемый еще не прошедшим чувством вины. Зачем было вообще грубить? Надо просто оставаться вежливо-холодным, недоступным и терпеливо ждать. И настанет такой момент, когда Лера плюнет и переключится на кого-нибудь другого. Не может такого быть, чтобы не настал…
Так и не произнеся больше ни слова, Сергей быстро переоделся и помчался в театр «Пилигрим».
Он был там в одиннадцать — за час до крайнего срока.
— Ну вот, — обрадовался Оглоблин. — А ты говорил, что из тебя не получится рабочий сцены.
— В каком смысле? — насторожился Сергей. — Это розыгрыш? Вы никуда не едете?
— Все нормально… Но рабочий мне действительно нужен. А ты у меня проходишь
— Прямо сейчас?
— Начиная с сегодняшнего вечера.
Так они и договорились. Сергей отдал свой загранпаспорт, которым ему удалось воспользоваться только два раза — Франция и Англия, — подписал, не глядя, трудовое соглашение и заполнил тут же все необходимые бумаги на отъезд. Данила выделил ему нужных размеров ящик, который они затолкали в старенький микроавтобус «Газель», принадлежащий театру. Свою машину, куда ящик можно было затолкать только по частям, Кузьмину пришлось «бросить» у театра.
В машине помимо водителя и Оглоблина была еще Вероника, та самая, что стояла тогда на сцене вся в перьях. Магия имени подействовала. Сергей невольно искал в лице этой Вероники знакомые черты и не находил. Дорога до дома обещала быть нескучной. Данила сразу познакомил их и, представляя Сергея, сказал туманную фразу:
— Сергей будет у нас вместо Пробкина.
— В самом деле? — удивилась Вероника, окинув Кузьмина насмешливым взглядом. — А фактура, честно говоря, не очень, — критически заметила она.
— Причем здесь фактура? — удивился и немного обиделся Сергей. До него не доходило, зачем рабочему сцены нужна фактура?
— Пробкин был сложен, как Бог! — ответила актриса. — И имел колоссальный успех.
— Имел успех? — еще больше удивился Кузьмин. Ему вдруг представилось, как неведомый, атлетически сложенный Пробкин переставляет декорации на сцене под оглушительные рукоплескания зала.
— Впрочем, ты тоже будешь иметь успех, красавчик, — пообещала Вероника.
— Подожди, подожди, — почувствовав неладное, встрепенулся Сергей. — Я?! Успех?!
— Это главное в нашей профессии.
— Ты хочешь сказать, что подрабатываешь рабочим… рабочей сцены?! — удивление Кузьмина росло.
Данила неожиданно рассмеялся.
— Типичный разговор двух глухих. Сергей не знает, что Пробкин у нас был занят в маленьких ролях.
— Я — в ролях! — испугался Кузьмин, для него было проще умереть, чем выйти на сцену. — Мы так не договаривались!
— Как раз договаривались, — возразил Оглоблин. — В трудовом договоре, который ты так лихо, не глядя, подмахнул, этот пункт есть. Но ты не бойся. От тебя ничего такого не потребуется. Выйдешь в конце первого действия на сцену… голый — и все.
— Ты серьезно?
— Вероника, объясни.
— Мизансцена такая, — с удовольствием стала объяснять Вероника. — Мы — жрицы. Ты выходишь в чем мать родила, мы посыпаем тебя тальком во всех местах, нежно натираем, бережно пеленаем и уносим на руках.