Девушка с обложки

Шорников Павел

Но прежде чем выяснилось, кто да что, второй день пребывания в Берлине начался для Сергея с предынфарктного состояния.

Конкурсный спектакль, который оглоблинцы привезли на фестиваль, должен был состояться еще не скоро. Сначала шли англичане, за ними — шведы, потом — белорусы, бельгийцы, французы, чехи, финны, еще кто-то и только уже потом русские.

Оглоблин наметил на утро репетицию, в своем гостиничном номере, в которой Кузьмин, конечно же, участия не принимал. От встречи с немецкими телевизионщиками, назначенной на середину дня, он тоже был свободен, как и от шествия под оркестры по улицам Берлина — такой мини-карнавал — и от намеченных на ближайшие дни внеконкурсных выступлений

на площадях города. На что потратить свободное время, Сергей решил еще вчера. Точнее, не на что, на кого — на Веронику. Ему удалось договориться с ней о свидании и то только после слов: «Я хочу кое-что тебе подарить на память». Что подарить? — расшифровывать до конца Кузьмин не стал. Сказал только: картину. Она все же вытянула из него это слово. Вероника была заинтригована. Она написала на вырванном из блокнота листке свой адрес (по-немецки) и посоветовала добираться до нее на такси, просто показав бумажку таксисту. Сергей сник. Выяснилось, что Вероника живет под одной крышей с Понтером! Это могло означать лишь одно: их отношения зашли очень и очень далеко.

Момент передачи адреса видел господин Рицке и долго выпытывал у своей невесты, о чем она говорила со своим русским воздыхателем. Теперь уже сам Кузьмин наблюдал эту сцену со стороны. Ему показалось, что губы Вероники в конце концов произнесли слово «картина».

Говоря о подарке, Сергей имел в виду портрет Вероники. За ним-то он и отправился с утра пораньше в автопарк, принадлежащий господину Рицке, где многочисленные ящики петербуржцев и минчан оставались пока, до спектаклей, на сохранении. До автопарка Кузьмин, воспользовавшись советом Вероники, как лучше бедному рабочему сцены передвигаться по Берлину, решил добраться на такси. Адрес автопарка был на визитке Гюнтера, которую он выпросил у Оглоблина. На всякий случай Данила прямо из гостиничного номера позвонил в автопарк, секретарше господина Рицке, которая владела русским не хуже своего босса, и предупредил, что сейчас к ним пожалует его человек по имени Сергей Кузьмин и заберет кое-что из театрального реквизита.

Каково же было удивление Сергея, когда на складе, куда его лично привела очень вежливая секретарша, он не обнаружил ящика со своими картинами. Ящик бесследно исчез.

Дело чуть было не дошло до полиции. Хорошо, секретарша господина Рицке догадалась сначала опросить водителей. Очень скоро выяснилось, что ящик увезли по распоряжению самого Гюнтера.

— На каком основании?! — атаковал Сергей секретаршу, которая сохраняла удивительное спокойствие.

— Сейчас я все выяснить, — улыбнулась она.

Но и без выяснения Кузьмин понимал, что «жутко правильный» Гюнтер, не имея внутреннего права отыграться непосредственно на сопернике, решил нанести сокрушительный удар по его картинам. Еще и лучше. Получался такой двойной удар. Первый — чтобы просто сделать человеку больно, и второй — чтобы он не вздумал подарить его невесте ничего из своей мазни на память!

Что он с ними хотел сделать? — оставалось только гадать. Сжечь? Нарезать на мелкие цветные волоски? Утопить? Закопать? Уже не важно. Все равно со стороны будет выглядеть так, словно картины утеряны вследствие какого-то невероятного стечения обстоятельств, и виноватых нет. Кузьмин был в этом уверен.

Секретарша, а вместе с ней и Сергей вернулась на свое рабочее место и уже через минуту говорила со своим боссом по телефону. Прислушиваясь к немецким словечкам, а больше ориентируясь по выражению лица секретарши, Кузьмин понял, что произошло совсем не то, чего он ожидал.

Повесив трубку, секретарша с милой улыбкой объяснила Сергею, куда на самом деле подевались его картины.

Как оказалось, не обошлось без Леры, которую

секретарша упорно звала невестой. Дальнейшее в голове не укладывалось. Выходило, что Валерия от имени жениха (на что, как невеста, имела полное право) согласилась в ответ на неожиданное предложение господина Гюнтера Рицке выставить все шестнадцать полотен Сергея в одной из частных картинных галерей, хозяином которой был хороший знакомый мецената.

12

Вот это был удар! Всем ударам удар! Ты у меня невесту хочешь увести, а я тебе за это твои картины в картинную галерею пристрою! И посмотрим, как ты себя дальше поведешь.

Еще секретарша сообщила ошарашенному Кузьмину, что его ждут в галерее прямо сейчас для подписания контракта.

— Ну, это по-русски называется: без меня меня женили, — развел руками Сергей. — Им эта инициатива будет дорого стоить, — отпустил он двусмысленность, сам не совсем понимая, что имеет в виду: скандал, с которым картины вернутся к нему, или условия контракта.

На его вопрос, где находится эта злополучная галерея, секретарша с улыбкой сказала:

— Фирма есть вам машина.

Видимо, отчасти расчет Гюнтера был правильным. Это происшествие сыграло с памятью Сергея злую шутку. Он думал только о своих картинах, беспокоясь за их целостность. Какими бы они ни были — хорошими или плохими, — но это были его картины — его!!! О свидании с Вероникой он совершенно забыл.

Сергей сел в поданную специально для него «БМВ», машина выехала за ворота автопарка и повернула в сторону центра Восточного Берлина, больше похожего на окраину с его новостройками да башенными кранами. Они проехали Александр-плац, оккупированную голубями. Сергей узнал эту площадь по телебашне с серебристым шаром. Бросился в глаза монумент-грибок «Вселенские часы», грязноватая стеклянная крыша железнодорожного вокзала и здание, похожее на универмаг, с надписью «Zentrum» — универмаг, наверное, и был.

Водитель свернул.

— Вас ист дас? — вспомнил Сергей и показал на красивое здание с непроницаемыми коричневыми окнами-зеркалами, мимо которого они проезжали.

Из тирады, последовавшей в ответ, все-таки удалось понять, что это Дворец республики («Республик-палац»). Свое «вас ист дас» Кузьмин пускал в ход еще несколько раз, когда они проезжали мимо темной громады собора, мимо старинных порталов здания оперы, мимо конной статуи Фридриху II, по суматошной Унтер-ден-Линден. А Бранденбургские ворота, под которыми они проскочили, Сергею были знакомы и без «вас ист дас», от которого у водителя уже начала дергаться щека.

Они въехали в Западный Берлин, и сразу что-то изменилось. Как будто из редколесья вдруг попал в чащобу. Все гуще, резче, навязчивей: реклама, витрины магазинов, люди.

«Так у Гюнтера есть выход на галерейщиков! — наконец дошло до Сергея. — Наверняка у него есть знакомые и среди антикварщиков! А что, если я попал не глядя? Что, если господин Рицке действительно занимается контрабандой раритетов? Что, если это с его подачи меня так тщательно обыскивали на польской границе — отвлекающий маневр?! Почему бы и нет?!»

Галерея находилась на Констанзер-штрассе на двух этажах пятиэтажного дома из серого камня с трогательными французскими балконами. У входа в галерею, прячась от солнечных лучей под тентом, Кузьмина ждала… Лера. У Сергея возникло неодолимое желание наброситься на свою бывшую невесту и, не сходя с места, учинить ей скандал. Но на улице было слишком много народу — мирные немецкие бюргеры. И не то что не хотелось шокировать их, — развлекать не хотелось.

Водитель никуда не уехал, остался ждать Сергея. Так что весь разговор между русскими происходил на его глазах. Это тоже сдерживало.