Девушка с золотистыми волосами. Часть 1
Шрифт:
Вскоре пришла бессонница. Когда за окном темнело и на небольшой городок опускалась ночь, в голову невольно лезли мысли про возраст, про ценности, про преданные идеалы. "Хороших людей все равно будет больше, - думал он, - ведь это не может продолжаться долго, рано или поздно разумное начало преобладает и тогда..." Но это все требовало времени, а времени у него не было, ведь шестой десяток это уже не тот возраст, когда вся жизнь, как длинный разложенный ковер, лежала под ногами. Он думал о том, что есть у него, думал о том, что могло бы быть, повернись его жизнь по-другому, выбери он себе когда-то давно путь другой. Ведь он мог быть бизнесменом! Мог быть политиком! Ведь он не глуп, у него были связи, черт побери, он мог бы быть даже в конгрессе! Он невольно вспоминал всех тех практиканток, обхаживавших немолодых, но всячески молодящихся стариков и тело его невольно ерзало
Он часто вспоминал Гарсию, паренька из их взвода. Он помнил, как тот рассказывал ему про то, как он хотел быть фермером, когда вернется домой, как хотел выращивать куриц и свиней... А потом... тело Гарсии на носилках, струя крови, текущая густой красной полосой из свернутого на сторону черепа, его последние нервные вздохи и слезы на глазах. Он не жаловался на жизнь. На его молодом окровавленном лице он видел лишь удивление "почему я, лейтенант, почему именно я?" "Почему Гарсия, - переворачивался в кровати Фрэнк и смотрел на полную луну, медленно проплывавшую за окном, - почему эта сволота живет и наслаждается жизнью, а они, простые парни из небогатых семейств, погибают там, на чужой стороне, пытаясь защитить страну, идеалы которой здесь смешивают с дерьмом?.."
И вот однажды, в один из таких серых дней он встретился со своим старым знакомым - Розарио Кортесом. Друг. Розарио назвал его тогда своим "другом". Нередко он вспомнил первые свои ощущения, вызванные его словами, вспомнил желание схватить его за грудь и разбить кулаком его физиономию. Как смел он, житель чуждого ему мира и необразованная свинья, купающаяся в своих грязных деньгах называть его своим другом, ведь слово "друг" подразумевает наличие чего-то общего, чего у него с ним не было и никогда не могло быть. Но в тот день он сдержался, что-то запрятанное в глубине души поднялось с колен и сказало ему не торопиться, ведь этот ублюдок - он такой же, не хуже и не лучше, чем все те, кто сидит во власти и кто платит ему зарплату. Он помнил их разговор в баре слово в слово:
– Чего хочешь, - проскрежетал Фрэнк зубами, - мне с тобой не о чем говорить!
Розарио улыбнулся и поднес горящую спичку к сигаре. Его маленькие свиные глазки не отрывались от Фрэнка.
– Да так, давно не виделись. Чем живешь?
– лицо скрылось в тумане табачного дыма и лишь черные как уголь глаза, прикованные к Фрэнку, продолжали сверлить его сквозь сизую пелену.
– Тебя это не должно волновать. Ты по эту сторону закона, - Фрэнк прочертил рукой по сальному барному столу, - я по эту.
Тучное тело Розарио затряслось неслышным смехом. Он замахал рукой, то ли пытаясь прогнать смех, то ли табачный дым.
– Не торопись, закон такая штука, что каждый из нас может очень быстро оказаться с любой стороны этого стола.
Фрэнк молча откинулся на спинку стула и сложил на груди руки.
– Что тебе от меня надо?
– спросил он тихим, но достаточно четким голосом.
– Зачем ты просил о встрече?
Розарио молча сделал несколько больших затяжек и медленно, с особым старанием, затушил сигару о стоявшую на столе пепельницу.
– Разговор есть...
– Ты тянешь мое время!
Розарио придвинулся ближе к столу и повел головой по сторонам. То же, следуя его примеру, сделал и Фрэнк.
– Я слышал ты подумываешь об отставке, о пенсии...
– То, о чем я подумываю, должно волновать тебя меньше всего в этой жизни, - оборвал его Фрэнк.
– Как сказать, как сказать... ты интересуешься мной, я интересуюсь тобой! Я слышал, ты хочешь прикупить недвижимость на юге, - лицо Розарио вдруг приняло совершенно серьезный вид.
– Слышал, что ты устал от этой жизни, работы и всего говна, как ты говоришь, которое плавает вокруг. Слышал, что наконец-то ты начал понимать, что жить надо ради себя, а не ради интересов всех остальных, - Розарио опять хихикнул, но через мгновение снова принял серьезный вид. Фрэнк приблизился к столу и облокотился на него локтями. "Этот подонок смеется надо мной", - пронеслась мысль в голове, но снова серьезный вид собеседника и осведомленность в таких делах, в который он доверялся только близким людям, убеждала в том, что весь этот
– Всю жизнь ты следовал интересам других, - продолжал Розарио.
– Ты защищал их, защищал тех, кому на тебя было насрать, кто знал о твоем существовании лишь постольку поскольку ты был нужен им, как слуга, как раб, охраняющий их покой...
– Я защищал закон!
– Называй это как хочешь! Только закон этот не был создан для тебя. Он был создан ими для них же самих, чтобы защищать их... не тебя. Потому что если ты встанешь на пути этого закона, тебя сотрут в порошок, но если встанут они и ты помешаешь им, проблемы будут у тебя. Вспомни случай с Диланом Джонсом. Помнишь подростка, которого разорвало на клочья, когда в него влетела спортивная машина сына кого он там был... верховного судьи? Помнишь? Да конечно помнишь, как ты мог такое забыть?! Хочу тебе сказать, в своей жизни я делал много гадостей, не буду это скрывать, это знаешь ты, это знаю я... Но в тот день когда я прочитал в газете, что это был случай самоубийства подростка, что он сам бросился под колеса машины, которая ехала в пределах разрешенной скорости и что судья снял всякие обвинения против Дилана... могу тебе сказать, в тот день я хотел взять топор и собственнолично отрубить у этого ублюдка сначала руки, потом ноги и потом, уже под самый конец, срубить голову и бросить ее этому сраному судье в лицо... Вот мой ответ на закон, на тот самый закон, который ты защищаешь!
Розарио притянул к себе полупустой пивной бокал и сделал из него пару больших глотков.
– Ведь ты был одним их тех, кто приехал тогда за Диланом в отель. Так? Ублюдок даже не достал оторванную руку из-под капота своей машины! Он был настолько пьян, что понял, что произошло лишь на утро, когда семейный адвокат растолкал его облеванным на полу камеры. И что получилось? Что сделал твой закон, который ты так защищал? Закон его оправдал... твой закон отпустил его на свободу, не угробил его, не сгноил в тюряге, как надо было, а просто взял и отпустил на все четыре стороны! Но к счастью на небе есть бог, - Розарио поднял руку и показал куда-то на тусклую лампу, - и через несколько лет Дилан согнулся от наркоты где-то в дешевой дорожной гостинице... но это не та судьба, которая должна его была ожидать, не та смерть, которую он заслужил...
– К чему все это?
– спросил Фрэнк, не отрывая глаз от лица собеседника.
– Если ты с чем-то не согласен, можешь написать письмо президенту.
– Президенту!
– Розарио громко загоготал.
– А ты думаешь, если сын президента собьет тебя на машине, он окажется в тюрьме? Могу тебе сказать точно, президенту об этом даже не доложат! Впрочем, к черту, я не об этом.
– Розарио отрыгнул и поставил пустой бокал на край стола.
– Повторить!
– крикнул он своим басистым голосом официанту, который только этого и ждал и сразу прибежал с новым, наполненным до краев бокалом.
– Я все это к тому, что в нашей жизни все не так однозначно, как может показаться. Казалось бы... судья, наичестнейший и несправедливейший человек покрывает преступление как... как какой-то сраный адвокатишка. И ведь подумай, я, допустим я, весь такой... непослушный, ну... в смысле закона и всего такого, приду ночью к этому ублюдку, после того, как его оправдали и всажу ему в череп пулю... ведь я буду справедливей и честней судьи. Я... преступная рожа буду честней самого наичестнейшего человека! Ахаха!
– Розарио развел руками.
– Ведь согласен, согласен?!
Фрэнк промолчал. Он достал зубочистку и зажал ее между зубами.
– И вот теперь посмотри сюда. Я... ну да, между нами, так сказать, по-дружески, по-дружески, ха-ха-ха, - повторил он, почему-то засмеявшись, - признаюсь тебе, были за мной грешки, да может и остались еще, - он подмигнул Фрэнку, - я хочу нарушить этот сраный закон. Я хочу сделать что-то, что он запрещает, ну, к примеру, продать дерьмо кому-то из этих ублюдков, ну или как хочешь их называй. Ведь я их не заставляю, я не вставляю насильно шприц в вену, не заставляю насильно нюхать. Я лишь продаю товар, который они у меня просят и за который они готовы мне платить. То, что они окочурятся, протянут ноги - такая вероятность, конечно, есть, но ведь это уже не мои сраные проблемы! Я... мое дело малое, я лишь барыга, лишь продавец... как продавец оружия, как продавец алкоголя в конце концов. Я даю людям благо, которое им нужно. Да, это противозаконно, это, так сказать, против закона, который кто-то когда-то придумал, чтобы охранять людей от самих же себя, ведь так, так?