Девушка в белом с огромной собакой

Саломатов Андрей Васильевич

— Не помню ничего. Честное слово.

Сошли горе-путешественники на какой-то маленькой станции с неинтересным названием Тулепово. Здесь было заметно теплее, чем в Москве, но по дорожной грязи столица сильно устала своему младшему собрату. Шувалов с тоской окинул взглядом небольшой двухэтажный поселок, растянувшийся вдоль железнодорожных путей, и смачно сплюнул.

— Черт тебя принес в это Тулепово, — зло проговорил он.

— Меня? — удивился Зуев.

— А кого же еще? Ладно, пойдем посмотрим, что такое это Тулепово. Не здесь же стоять.

Друзья спустились с платформы и, увязая в жидком черноземе, отправились в поселок.

Если мерить величину населенного пункта затраченной

на дорогу физической силой, то Тулепово было где-то размером с Люксембург или Сан-Марино. Были здесь и своя баня, и книжный магазинчик, и две пивные — одна напротив другой. Начинали работать пивные в восемь утра, и к тому времени, как наши герои попали в этот поселок, злачные заведения давно уже работали, а может, и выручили рублей по сто двадцать. Одна за счет того, что пиво там стоило дешево — двадцать копеек. Зато во второй не очень брезгливый посетитель мог посидеть на стуле, а кружку поставить на стол, и это вполне оправдывало то, что пиво здесь стоило вдвое дороже. Правда, клиенты второй забегаловки состояли в основном из посетителей первой. Пиво они покупали по двадцать копеек, а выпить его приходили в «бар», как было написано на дверях этого заведения. Хозяйка бара ругалась, но не очень. Право посидеть получали только те, кто взял хотя бы одну кружку дорогого пива. Кроме того, тулеповцы оставляли после себя пустую винную посуду, за которой внимательно следила грязная старуха в кружевном от пивных подтеков халате. Она, как хороший главнокомандующий, видела сразу все поле боя и очень точно определяла, где требуется ее присутствие. С бесстрастным лицом мягкой шаркающей походкой старуха маневрировала между столиками, запуская руку именно туда, куда нужно, и именно тогда, когда там появлялась пустая посудина. Видно, не первый год она занималась этим пивным биатлоном, и не мешали ей уже ни старческая слепота, ни пьяная разболтанность суставов. Профессионализм сидел в каждой клетке ее прокопченного, проспиртованного тела, и даже потеряй она мозжечок, этот координатор движения всякой более или менее высокоорганизованной твари, то и тогда рука не подвела бы ее.

Зуев с Шуваловым сразу направились в бар. Выбрав столик поближе к окну, они взяли по две кружки дорогого пива, по бутерброду с фиолетовой селедкой и заняли свои места. С довольной миной, деловито, Шувалов достал из кармана захваченную в дорогу бутылку портвейна, которую он ночью использовал в качестве подушки, залихватски сорвал с нее пробку и налил вино в матовый от ежесекундного пользования стакан.

— Ну, что ж, Тулепово так Тулепово, — без радости и сожаления сказал он. — Слава богу, наше с тобой дело не требует каких-то особых условий. Портвейн, он и в Африке, и в Тулепове портвейн. — Шувалов выпил, налил Зуеву и подвинул ему стакан.

После того как друзья «поправились», они уселись на своих колченогих стульях поудобнее, оба распахнули пальто, и потекла беседа, неторопливая, как жизнь лесного отшельника.

— Я бы не смог здесь жить, — сказал Зуев, поставив кружку на стол. — И пиво плохое — кислое.

— Да, — через минуту откликнулся Шувалов, — городишко дрянь. Что с того, что страна такая огромная? Везде одно и то же: грязь до колен да кислое пиво. Две недели можно поездом ехать, чтобы перебраться из одного Тулепова в другое. Неужели во всем мире так живут?

— Нет, я слышал, в Индии никто не носит пальто, — прыснул Зуев, но сразу как-то поскучнел и добавил: — Дрянь городишко. И люди страшные какие-то. Понапяливали телогрейки. Тоже мне, национальный костюм. Не отличишь, где мужик, а где баба.

— Интересно, куда подевались хорошенькие пастушки и пастушки-очаровашки, — поддержал Шувалов друга. — Откуда взялись все эти двухъяйцевые близнецы? Вроде

живут на природе, пьют молоко, едят хлеб, выращенный своими руками…

— Ну, о молоке — это ты загнул, — перебил его Зуев.

— Но по идее-то так, — ответил Шувалов. — Откуда эти бугаи с апоплексическими лицами и глазами убийц? Они же не здоровые, они опухшие.

— Вон та вроде ничего, — кивнул Зуев в сторону прилавка. — В ватных штанах которая. Плечи узкие, бедра толстые, и волосы ничего… грязноватые малость.

— Ты уже сбрендил, — приглядевшись к фигуре у прилавка, сказал Шувалов. — Это мужик. Хипует.

В этот момент приглянувшаяся Зуеву селянка повернулась к друзьям лицом и выяснилось, что это действительно мужик.

— Фу, ну и рожа, — с отвращением проговорил Зуев и усмехнулся: — Молоко!

— Да они здесь все на одно лицо, — сказал Шувалов. — И бабы такие же. Лошади, а не бабы. С ними только вагоны с гирями разгружать.

— Ну, летом они, может, и ничего, — предположил Зуев, — без телогреек.

— Без телогреек, — вздохнул Шувалов и неожиданно поинтересовался: — Слушай, Саша, а ты-то почему женился? Ты что, без нее жить не мог? Или потому, что это у нас пока не запрещено?

— Отстань, — отмахнулся Зуев. Он уже порядочно захмелел, и попытка залезть к нему в душу напомнила о неприятностях, которые ожидали его дома.

— Ну, не жадничай, колись, — не унимался Шувалов. — Я никому не скажу, не бойся. Может быть, и сам во второй раз женюсь.

— Я уже засыпать начал, — капризно проговорил Зуев, — а ты с ерундой… — Он потер кулаком глаз и куда-то в воротник пробурчал: — Почему, почему. Да ну тебя к черту! Наливай давай. Великий вселенский запой продолжается.

И он действительно продолжался. Посетителей в пивной прибывало и прибывало, воздух густел и становился все менее прозрачным от табачного дыма. Соответственно все громче надо было говорить, чтобы тебя услышали, и все труднее было услышать, что тебе говорят. В конце концов, утомившись от постоянного необязательного напряжения, друзья задремали и проснулись уже в полдень. Разбудил их крик, на октаву ниже чем у чайки, но такой же резкий и противный:

— Закрываю! На обед закрываю. Давай, давай, выматывайтесь!

Шувалов открыл глаза, бестолково оглядел ограниченное стенами пространство, в котором как в тумане бродили какие-то черно-белые тени с большими прозрачными сосудами в руках. Сосуды эти были наполнены то ли медом, то ли ядом, но…

— Пивная, — вслух удивленно произнес Шувалов. Он окончательно проснулся, и то, что открылось ему после забытья, только расстроило его. Всего несколько секунд назад во сне он видел юную, удивительно милую девушку в длинном белом платье. Из всего сна Шувалов запомнил только платье и лицо, да осталось щемящее чувство тоски по всему ушедшему или не пришедшему, по упущенному или отобранному. В общем, почему-то такому нематериальному и расплывчатому, как любовь к человечеству.

Обратный путь до станции оказался и короче и веселее. Облака разошлись над Тулеповым и седым венчиком легли на горизонт. Ветер и ноябрьское солнце слегка подсушили дорогу. А когда наши герои очутились на платформе, вдалеке показался пассажирский поезд.

— Если это московский, я поеду домой, — заявил Шувалов. — Ну тебя к черту с твоим Симферополем.

Зуев только удивленно посмотрел на друга и ничего не сказал.

2

В Москве путешественники оказались только вечером, в десятом часу. Они вышли из поезда трезвые и мрачные, хотя и перехватили в вагоне-ресторане по двести граммов варварски разбавленного муската. Поеживаясь от сырости и холода, с поднятыми воротниками они сразу направились к стоянке такси.