Девушка в горящей «Родине»
Шрифт:
Точно, все именно так.
Денис посмотрел на свои руки: вены пульсировали, он мог увидеть, как внутри течет кровь. Медленно поднял их на свет – кожа стала словно прозрачная, а кровь его была и не кровь вовсе, а бегущие строчки из красных букв, которые складывались в слова. Чем дольше он смотрел, тем больше понимал смысл.
Слово «повсюду», повторенное тысячи раз.
Молодой человек начал со всего размаху бить ногой по стене, затем прыгать, в надежде, что лифт упадет, сработает датчик, и его спасут быстрее, но после очередного удара он увидел,
Денис засмеялся:
– Нет, ну это даже не оригинально, – он захотел провести рукой – убедиться, что никакая кость не вылезла наружу, но не обнаружил правую руку, затем и левую.
Из динамика раздался низкий мужской голос:
– Скоро гости придут. Ставь самовар!
Молодой человек, не понимая, когда вновь уснул, стал ниже и начал биться головой об стену, пока не обратил внимание на то, что делает это, стоя на коленях, заведя руки за спину. На лицо стекала кровь из рассеченного лба.
За спиной раздалось прихлебывание.
Голос из динамика:
– До краёв лей!
Прихлебывание.
Заиграл припев песни «Москва златоглавая»:
Конфетки-бараночки,
Словно лебеди, саночки…
«Эй, вы, кони, залётные!»
Слышен крик с облучка…
На голову Дениса волосатые руки натянули шляпу:
– С вас 25 рублей 81 копейка!
Последнее слово обрывисто раздалось эхом: Пей-ка, пей-ка, пей-ка…
Тишина.
Черноглазая девушка, уже в джинсах и бежевом свитере с высоким воротом, подошла к зеркалу, достала помаду, подкрасила губы. Она захотела что-то сказать, но либо вновь не могла, либо передумала. И подняла брови.
Денис медленно вытер кровь со лба трясущимися руками, пытаясь дышать ровно и спокойно, но чувствовал приступы удушья. Перед глазами мелькали крыши, подвалы. Ему казалось, что где-то завыли киты, но выл он сам.
Девушка тем временем тушью красила голубые глаза, явно наслаждаясь процессом. Затем она достала расческу, в процессе щелкнула пальцами. Денис заметил, что девушка стоит в другой одежде, в неподходящем ей серо-синем платье, и ему это показалось знакомым.
Он еще раз открыл глаза, не способный двигаться, и увидел потолок кабины. Попытался дернуться, но что-то схватило его, и зеркало в лифте разбилось на осколки, которые посыпались на пол.
Молодой человек моргнул. Вновь способный двигаться, стоя на коленях, он не мог ничего понять: взял горсть, сжал в руке, пуская слезы от боли. Осколки впивались в кожу, но нет – это уже были не осколки, а опарыши, пытающиеся забраться через ладонь внутрь. Денис попытался их выдавить наружу.
Связь с реальностью окончательно потерялась.
Молодой человек увидел себя со стороны. Рука копии с пистолетом потянулась к своему рту. Денис отвернулся во время выстрела, услышал звук падающего тела.
Хлопок – падение. Хлопок – падение. Хлопок –
Череда хлопков.
Гора связанных между собой тел начала таять, словно мороженое на солнце, вытекать сквозь щели в полу лифта с шумом проливного дождя. Затем раздался гром – шахта лифта качнулась.
Денис почувствовал резкую усталость, будто его вводят в наркоз. Молодому человеку казалось, что хирургической нитью с него снимают тонкий слой кожи. Ни боли, ни страха: он принял происходящее, не желая сопротивляться.
Тело само поднялось и повернулось к лицу черноглазой девушки. Молодой человек попытался зажмуриться, но глаза не подчинились. Незнакомка подошла вплотную, теперь уже лицом к лицу. Молодой человек заметил на ее лбу маленький шрам.
– «Что происходит?» – Денис начал крутить мысль вновь и вновь – и фраза вырвалась вслух.
– Надо было продолжать сопротивляться до последнего, – рыжая девушка медленно положила руку ему на щеку. – Твое сознание – пыль, и я наигралась, – прошептала она ему на ухо.
***
Мужчина лет 40 резко открыл дверь подъезда, поднялся по лестнице и вызвал лифт, постоянные поломки которого в этом доме стали нормой настолько, что при очередном сбое аварийная служба уже пропускала обращение.
Он был полон решимости найти своего пропавшего ночью сына. Жалел обо всем сказанном: в отделении милиции, в метро, жалел о клятве, психовал до этого в машине, ведь если бы он не был так уверен в себе, не был уверен в своей правоте…
Петр пытался до ребенка дозвониться, но абонент был вне зоны действия сети. Единственная зацепка – слово «жди», написанной краской в ныне закрытом кинотеатре, который сын часто посещал последний месяц, пока здание функционировало по прямому назначению.
Ни одна из кабин не спускалась.
– Опять, – цыкнул он.
В гневе мужчина ударил кулаком по двери пассажирского лифта и побежал по лестнице на 12 этаж в надежде застать ребенка, пусть ему 23 года, но ребенка, дома. Там, где вырос, пусть съехал из спального района и перебрался в съемную квартиру на улице Чаянова прямо напротив вуза, в котором учился.
Пока ступени теряли счет, в его душе теплилась надежда, что он дернет ручку, а сын там, словно ничего и не было, ни в последний месяц, ни до этого, с тех самых пор, как не стало жены, которая могла успокоить его бездумное рвение сделать мир якобы чище.
Дверь в квартиру была закрыта.
Пётр достал ключи – через несколько секунд уже с порога он понял не только то, что сына здесь нет, но и то, что его здесь и не могло быть. Все попытки поиска не увенчались успехом, оставалось только обратиться в милицию и заявить о пропаже без вести, хоть еще и не прошло более суток.
Мужчина вышел на лестничную клетку, достал сигарету, но отшвырнул ее, не успев зажечь спичками, схватился руками за голову и выглянул в окно:
– Как же хочется сжечь этот город, – сказал он вслух. – Вот только одного огнемета не хватит.