Девушки и единорог
Шрифт:
Следующее воскресенье было третьим в этом месяце, и в этот день преподобный отец Джон Артур Бертон после окончания службы обедал на острове Сент-Альбан. Высокий, худой, давно облысевший старик, судя по всему, в молодости обладавший рыжей шевелюрой. Несколько лет он провел в Папуасии, где проповедовал среди туземцев христианство. Вернулся на родину хромым, облысевшим и без жены. Злые языки утверждали, что ее, а заодно и левую ногу проповедника съели новообращенные. Если и так, то его душа осталась незатронутой. Он по-прежнему был розовым как снаружи, так и изнутри.
— Обратимся к Господу, — произнес он, обращаясь к собравшемуся в салоне семейству. Это давно превратилось
Сэр Джон стоял под портретом сидевшего на коне Джонатана. Справа от него небольшой группой стояли леди Гарриэтта, Амбруаз Онжье и тетушка Августа, посетившая остров с намерением сообщить брату что-то важное. Слева от сэра Джона толпились его дочери. Перед собравшимися стоял преподобный Бертон; справа от него — зеленое кресло, слева — коричневый пуф с кисточками, а сзади — низкий столик, на котором возвышалась громадная ваза с охапкой цветов.
Закрыв глаза и нахмурившись в стремлении проникнуть в души присутствующих, он произнес:
— Мы снова собрались перед Тобой, Господи, чтобы обратиться к Тебе с нашими молитвами, поблагодарить Тебя за Твои дары и попросить Тебя о бесконечном снисхождении к нашим грехам и нашим слабостям. Ты хорошо знаешь этот дом, в котором любят и уважают Тебя. Мы просим Тебя, Господи, не лишать обитателей этого дома своей защиты и своего мира. Аминь!..
— Аминь!.. — хором отозвались собравшиеся.
Внезапно раздался негромкий, дрожавший от сдержанного гнева голос:
— Хотела бы я знать, кто этот Господь, к которому вы обращаетесь?
Это был голос Элис. Она буквально испепеляла взглядом потрясенного пастора. Ее сердце отчаянно билось в груди под накидкой с черными кружевами. Поднятые к груди руки сжимались в крепкие агрессивные кулачки. Она с пылом и возмущением продолжила:
— Можно подумать, что вы обращаетесь к капитану полиции! Вы словно приглашаете его пообедать вместе с вами! Вам не приходит в голову, что вы говорите с Богом?
Члены семейства смотрели на Элис, вытаращив глаза. Все были ошеломлены настолько, что не могли ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь.
Элис глубоко вздохнула. Ее слова были всего лишь прологом, они помогли сохранить мужество для продолжения.
— Я должна сообщить вам, что я католичка!.. Я стала членом Церкви! Единственной истинной церкви, католической, апостольской, римской церкви!.. Позавчера меня крестили.
Все присутствующие окаменели. На кухне Эми бросила сковородку и замахала руками, призывая всех к молчанию. Служанки замолчали и застыли. Сквозь стены до них не доносилось ни звука, но они прислушивались.
Элис продолжала, совсем негромко:
— И я собираюсь уйти в монастырь. Как можно скорее. И я останусь там до конца своих дней.
Сказав все что она хотела, девушка почувствовала облегчение. Опустив глаза, она повернулась и вышла из салона, сознавая, что находится в гармонии с собой и миром.
— Девочка сошла с ума! — закричала леди Гарриэтта.
— Господи Иисусе!.. Господи Иисусе!.. — повторял, как заведенный, пастор.
— Мне очень жаль. — начал Амбруаз Онжье.
Гризельда сдержанно улыбалась. Конечно, она немного удивилась, но вся эта история показалась ей забавной. Джейн, красная как рак, яростно грызла ногти. Элен, потрясенная тем, что происшествие случилось на глазах у Амбруаза, украдкой поглядывала на него, пытаясь понять, насколько он шокирован случившимся. Китти подумала, что Элис пришла к такому ужасному решению только потому, что чувствовала себя несчастной. Она выскочила из салона и помчалась на поиски сестры.
Эми, снедаемая любопытством, сообщила на десять минут раньше, чем положено, что обед подан. Пытаясь разобраться в случившемся, она уловила замешательство смущенных хозяев, заметила, что священник вытирает
К леди Гарриэтте вернулось ее хладнокровие. С обычной приветливой улыбкой она попросила всех к столу. Ей сейчас было не до выяснения причин непонятного безумия дочери. Кроме того, меры должен принимать ее муж, ведь она может только помогать ему. Значит, все будет решаться позднее. После обеда.
Сэр Джон очутился за столом, не представляя, как он до него добрался. Его голова была заполнена туманом, выглядывавшим наружу через его глаза. Элис! Это невозможно! Что там она наговорила про Бога?.. Уйти в монастырь?.. Бедняжка!.. Католичка! Элис католичка?.. Он качал головой. Это просто невозможно!.. Она хочет стать католичкой!..
Место Элис пустовало. Никто не упоминал ее имя. Вернулась Китти с приведенной в порядок прической. Отец взглянул на нее, но не сказал ни слова. Амбруаз вел себя молчаливо, чтобы выразить этим свое сочувствие, но при этом говорил достаточно, чтобы дать понять окружающим, что он не распространяет скандал на всех членов семьи. Леди Августа три раза накладывала себе отварного ягненка с имбирем. Она с трудом удерживала себя от желания разгрызть зубами самую большую кость. Если бы она не сдерживала раздражение, она принялась бы откусывать края от тарелки. Ее сжигало изнутри пламя возмущения, настолько сильное, что она худела на глазах. Внутри ее корсета возникала пустота. Ей казалось, что это кошмарное устройство сейчас перережет ей талию. Она надела его только из-за пастора и гостя брата. В остальные дни, в особенности на охоте, она ничем не стесняла свое тело, поддерживая дисциплину верхней половины с помощью очень тесной рубашки из грубой ткани. Что делать, женщины сконструированы не слишком удачно; природа принесла их в жертву идее продолжения рода. Живот нужен им только для беременности, а груди — чтобы кормить других маленьких самок, таких же глупых, как они, или маленьких самцов, которые превратятся во взрослых тупиц. Они становятся слишком неудобными после того, как их перестают использовать по назначению. Наверное, их следовало бы уничтожать.
Ее гнев был направлен не на Элис, а на Джона. Это он должен отвечать за случившееся, это он виноват во всем. Она давно предвидела то, что должно было произойти. И ведь это еще не конец!
Оставшись с братом вдвоем в малом салоне, она резко заявила ему:
— Это было неизбежно! Я знала, что это случится!
— Вы были в курсе планов Элис?
— Не говорите глупости! Как я могла быть в курсе?
Августа почти кричала. Он стоял возле камина, она ходила по комнате, то направляясь к нему, то останавливаясь и поворачивая назад. Потом снова кидалась к нему, словно пыталась взять приступом его достоинство, его безмятежность, с помощью которых он всегда держал ее на расстоянии, даже не догадываясь об этом.
— Вы когда-нибудь задумывались, хоть на секунду, какой жизнью вы заставляли жить своих дочерей?
— Я? Какой жизнью? Что, они жаловались вам?
— Нет, конечно!
— Мне кажется, что они счастливы.
— Еще бы они не были счастливы! Но девушки созданы не для того, чтобы быть счастливыми! Они созданы для того, чтобы выйти замуж! Вы, отец пятерых дочерей, представляете, что это такое — юная девушка?
— Мне представляется очевидным, что.
— Вы ничего не понимаете! У них кризис переходного возраста! Промежуточная стадия между детством и замужеством! На следующий день после свадьбы все меняется, девушка становится женщиной, и она не может быть счастлива просто так, без причины, потому что она теперь пересажена на новую почву, неважно куда, но теперь у нее есть свой дом, свой муж, свои дети, свои деньги, свои заботы. В конце концов, она становится взрослой. Скажите, Джон, как вы рассчитываете выдать замуж своих дочерей?